Схимонахиня Анатолия (в миру Зоя Викторовна Якубович) родилась 12 февраля 1874 года в Саратове в небогатой дворянской семье. Кроме Зои и её сестры Лидии, разделившей впоследствии с матерью Анатолией монашеский путь, в семье выросло еще трое детей. Мать рано овдовела, и Зое пришлось помогать по хозяйству. Воспитывались дети в христианском духе, и Зоя с детства ежедневно читала Евангелие. Образование сёстры по лучили в Саратовской женской гимназии. Как во многих дворянских семьях тех лет, дети почти ничего не знали о такой существенной стороне христианской жизни, как монашество. По природным своим дарованиям Зоя была настоящей монахиней, но молилась, чтобы Господь послал ей жениха – смиренного и кроткого. И Господь услышал её молитву: когда ей исполнилось восемнадцать лет, она вышла замуж за инженера водного транспорта Николая Иванова, человека глубокой веры, смиренного и кроткого. Жили они очень дружно, но Господь не дал им детей. Интерес к духовной жизни проявился у Зои благодаря епископу Гермогену (Долганову), с которым семья Якубовичей была дружна. Сестра её Лидия была настроения светского. Но однажды, хорошо одетая, в большой модной шляпе, она стояла в храме и слушала проповедь епископа. Эта проповедь так поразила её, что с того времени она всецело обратилась к Богу. Сестры стали читать духовные книги, несколько раз были в Сарове у старца- затворника иеросхимонаха Василия. Эти по ездки имели на них особенное влияние: не из меняя внешнего образа жизни, они втайне начали вести духовную жизнь, читали Псалтирь, Иисусову молитву. Когда Зое исполнилось тридцать три года, у мер её муж, она списалась со старцем Василием и по его благословению на сороковой день в месте с сестрой поступила в монастырь. Непосильность трудов и подвигов приводила сестер в большое смущение, а еще более того – пожелание старца, чтобы они стали на чальницами новоустраиваемой общины. Уже была выхлопотана и прислана из Синода бумага, по которой Зоя назначалась строительницей церкви, причем ни в архитектуре, ни в строительстве она не была сведущей. Со смущенным духом они возвращались от старца и по пути заехали в Дивеево к блаженной Прасковье Ивановне. Рассказали о своем смущении. Прасковья Ивановна говорит: – Дайте мне бумаги, я почитаю. Зоя знала, что блаженная неграмотна, но повиновалась и по дала ей синодскую бумагу. Блаженная тут же изорвала её в клочки и бросила в печку. Обратившись к образ у преподобного Серафима и указывая на сестер рукой, она воскликнула: – Батюшка Серафим, твои снохи, ей-Богу! Обе твои снохи! Затем велела им идти к игуменье Александре проситься в монастырь. Первым послушанием Зои было изготовлять в ризной цветы, за тем её послали в дворянскую гостиницу записывать приезжающих гостей. Потом – в монастырскую мануфактурную лавку оценщицей и продавщицей. Наконец перевели в месте с сестрой в канцелярию – писать письма благодетелям. У Лидии был дар слова, а у Зои – нет, и письма получались краткими и сухими. Тогда ей поручили отвечать на письма, адресованные блаженной Прасковье Ивановне. Теперь она ежедневно бывала у блаженной и особенно этому радовалась. Вскоре Зоя заболела раком, врачи определили ей только год жизни и велели немедленно делать операцию. Получив благословение у игуменьи, Зоя с сестрой по ехала в Киев и в Оптину к старцу о.Варсонофию. Узнав о цели их приезда, старец сказал: – Операцию делать не нужно. Я вам дам маслица от Казанской Царицы Небесной, им помазывайте больное место сорок дней, и никакой операции не нужно. Потом стал беседовать и много говорил о предстоящих скорбях и гонениях от начальников, от сестер, о на- пастях от бесов и, высоко подняв руки, сказал – Да помоги тебе Господи! Да помоги тебе Господи! Да помоги же тебе Господи! Но иди смело. Покров Царицы Небесной над тобой. По возвращении из Оптиной сестер постригли в мантию, а затем вскоре и в схиму. Постриг сёстры приняли: Зоя – с именем Анатолия, Лидия – с именем Серафима. Перед принятием схимы сёстры пришли к блаженной Прасковье Ивановне за благословением. Блаженная встала и начала вслух молиться: – Уроди, Господи, жита, пшеницы, овса, вики и лен зеленый, молодой, высокий на многая лета. При этих словах она подняла руки и сама поднялась на воздух. (Слова «на многая лета» означали долгую жизнь матери Анатолии. Лен у блаженной означал молитву, прясть лен – значило молиться.) Игуменья Александра (Траковская) как духовная мать, восприявшая их от пострига, не благословила вкушать никакого масла, по словам, написанным на схиме: «Колена моя изнемогоста от по ста, и плоть моя изменися елеа ради». – А лучше вкушайте немного молока, – сказала она. Мать Серафима до смерти выдержала этот пост, а матери Анатолии он оказался не под силу. Слабая от природы, истощенная подвигами и болезнью, она совершенно изнемогла и тогда взяла благословение у блаженной Прасковьи Ивановны на употребление масла. Когда мать Анатолия заболела раком, то её сестра часто приходила к блаженной и говорила: – Не могу жить без Зои, я без Зои жить не могу, не спасусь. А Прасковья Ивановна говорила про матушку Серафиму: – Девушка хорошая, а вся в земличке, одна головка наружу. Это к близкой её смерти. И действительно, случилось так, что мать Серафима упала, у дарилась, и у неё образовалась раковая опухоль. Рак у неё был безболезненный, она постепенно слабела, слабела и так скончалась. Мать Анатолия рассказывала, что лежит мать Серафима больная, слабая, а глаза горят, и поет: «Христос рождается...»

Начинались гонения на Церковь, и игуменья Александра говорила: «Мать Анатолия борется с невидимыми врагами, а я с видимыми». В это время келейницей её была послушница Анастасия. Наступила пора ей взять у игуменьи благословение – остаться ли жить у матери Анатолии или уйти. Они это обсуждали, когда Анастасию позвали к игуменье, и та в точности воспроизвела весь их разговор. Анастасия с удивлением сказала игуменье: – К нам никак нельзя не слышно пройти, а то бы я по думала, что кто- нибудь подслушал и пересказал вам. Определенного благословения на проживание у схимницы послушница не получила. («Как ты сама хочешь», – сказала игуменья.) И тогда Анастасия стала вспоминать предречения блаженных – как Паша Саровская заставляла её лазить под кровать, подавать палку, выносить помои и т.п., изображая ей дела послушницы; как блаженная Мария Ивановна еще за два года до того спрашивала: «Кто пришел?» – и сама же отвечала: «Послушница схимницы». Мать Дорофея, келейница блаженной Марии Ивановны, её поправляла, но блаженная продолжала настаивать: «Послушница схимницы». Многое и другое ей вспомнилось, и она решила остаться. Сначала она была очень рада своему по слушанию, а по том заскучала. Глядит в окно: весна, все вышли монастырь убирать, а она сидит в келье. «Все спасутся, а я не спасусь», – подбираются к ней потихонечку помыслы. А тут еще бесовские напасти. И они по ехали с матушкой Анатолией в Саров к иеросхимонаху Василию. Он был в затворе и никого не принимал, ответы передавал через келейника, но их принял лично. После посещения старца и беседы с ним страхования от бесов несколько уменьшились, хотя и не прекратились. Анастасия рассказывала: – Станем в двенадцатом часу ночи молиться, а в потолок как гвозди вбивают. Это я слышу, а что матушка?! Или ночью идем по канавке, матушка и говорит: «Крести меня, крести меня!» Страхования продолжались до самой кончины схимницы, но впоследствии силой Христовой она имела огромную власть над силой вражьей и говорила своим духовным детям: «Ни- когда их не бойтесь, бесы совершенно бессильны, грех их бояться».

От чрезвычайных подвигов и напастей у матери Анатолии открылся туберкулез легких, продолжавшийся до самой её кончины. В то время стариц в Дивееве не было, и к матери Анатолии начали обращаться сестры за советом. Она взяла благословение у игуменьи, чтобы принимать сестер и приезжавших в обитель мирян. Монастырские сестры ходили к ней в определенные дни. Они открывали ей свои помыслы и искушения, а она учила их смирению, терпению, непрестанной Иисусовой молитве. Любимым чтением её были творения св. Симеона Нового Богослова, а из современных – Игнатия Брянчанинова. Но не всем нравилось это послушание схимницы, и она много понесла за это скорбей. Некоторые шли, ища духовной пользы, а некоторые шли её испытать. Началась зависть, поднялись нарекания, пошли наговоры игуменье, так что и она изменила к ней отношение. Бесы хитры, и стоит только подвижнику ревностно взяться за дело спасения, как Господь попускает им действовать через наши страсти и страсти ближних – чтобы мы исцелились. В 1924 году постригли в мантию келейницу схимницы с именем Рафаила. В 1926 году в монастыре поселился епископ Серафим (Звездинский), архипастырь высокой духовной жизни. Епископ служил литургию ежедневно с пяти часов утра при закрытых дверях. Для матери Анатолии он явился поддержкой и утешением. Она часто обращалась к нему за советом, и архипастырь говорил о ней: «Это мое любимое, послушнейшее чадо». После того как он был выслан в Меленки, она обращалась к нему письменно, а в 1928 году посетила его. Мать Анатолия была проста и бесхитростна. Собираются они, бывало, с матерью Рафаилой к Владыке, сговариваются, что надо у него спросить. Приехали, сидят, молчат. Мать Рафаила делает знаки, пора, мол, спросить, а матушка говорит: «Рафаила, что ты меня толкаешь?» Владыка умилился и рассказал им, как собрались старцы: по сидели, помолчали, поглядели друг на друга, тем утешились и разошлись, не сказав ни слова. В 1927 году власти объявили о закрытии монастыря. Мать Анатолия и мать Рафаила переехали в деревню Вертьяново и сняли половину пятистенной избы. Мать Анатолия заняла уголок справа от входа, повесила иконы, лампадки, устроила себе постель на сундуке и всё это отгородила черной коленкоровой занавеской, так что получилась у неё, как она называла, темничка – темный уголок без окон. Мать Рафаила поместилась в светлой половине избы; там они вычитывали ежедневно всю службу, так что даже в храм матушка Анатолия не выходила, а жила в полном затворе. В своей темничке она принимала приходивших к ней сестер. Все три окна на улицу были занавешены плотными белыми занавесками, а Великим постом еще сверху черным коленкором. Не выходя из дома, мать Анатолия лишалась свежего воздуха, что было ей особенно тяжело при больных легких, но всё это она выдерживала терпеливо и безропотно. Хозяева их оказались воры, но даже на таких людей мать Анатолия производила неизгладимое впечатление. Один раз хозяин рассказал ей, что товарищи уговаривали его уехать в Арзамас, а они бы в это время монахинь ограбили, но он им ответил: «Никогда этого не допущу. У меня живет святое лицо». Дожили так до весны 1930 года. Шла коллективизация. Оставаться здесь было невозможно. Попытались переехать в деревню Череватово, но и оттуда пришлось уехать и поселиться в селе Дивеево. Прожили лето, а осенью выехали в Муром. В Муроме им пришлось переменить несколько квартир, и наконец одна знакомая женщина позвала их жить к себе в деревню. Это было прекрасное уединенное место, далеко в лесу. У хозяйки одновременно с ними жил тайно священник, и у них всегда была дома служба. Осенью 1932 года их всех арестовали и повезли во Владимир. Владимирская тюрьм а была строгого режима. Мать Рафаила очень тяжело переживала разлуку с матушкой и одиночное заключение, а мать Анатолия говорила, что ей там было очень хорошо. В тишине и у единении она творила Иисусову молитву.

Просидели они в тюрьме несколько месяцев, и мать Анатолию по болезни отпустили до мой, а мать Рафаилу сослали на три года в Петропавловск. В 1933 году мать Анатолия по селилась в Кулебаках. Большим утешением для неё служило в то время то, что близко находился храм, где ежедневно совершалась служба, и служил в нём её любимый монастырский духовник о. Михаил Гусев. Осенью 1935 г ода вернулась из заключения мать Рафаила и разместилась вместе с матушкой в комнате на сундуке. Так прожили они почти два года. Осенью 1937 года они купили в Муроме маленький домик на самом краю высокого берега Оки. Хозяйкой домика стала духовная дочь матушки Анатолии Елизавета Щ., поскольку дом был куплен на её деньги. Мать Рафаила с Елизаветой заняли комнату, а мать Анатолия поселилась в бывшей кладовке – маленькой комнатке с небольшим окошком со вставленной в него решеткой. В этой комнатке она прожила до самой смерти. Началась война, возникли материальные трудности. Приходилось засаживать огород помидорами и ехать их продавать повыгоднее, по дороже. Раньше, когда они жили одни, они никогда ни о чём не заботились, кроме молитвы, и Господь не посрамлял их надежды. У них было не только необходимое для себя, но они даже имели возможность делиться с неимущими. Наступила зим а 1948–1949 годов. Мать Анатолия всё время болела, заметно слабела и старалась уединяться. Она всё реже принимала приходивших к ней сестер, а одной, просившей принять её, ответила: «Мне у же больше нечего тебе говорить, всё тебе сказала; ты всё знаешь и всё понимаешь». В январе 1949 года она заболела воспалением легких. С каждым днем ей дела лось всё хуже и хуже. Сестры пришли к ней прощаться, она перекрестила их, а потом еще перекрестила воздух: «А это всех, всех». Во время болезни батюшки приходили причащать её каждый день. 18 января вечером ей сделалось совсем плохо, в одиннадцать часов вечера послали за батюшкой. Батюшка пришел около двенадцати часов. Начал читать обычные молитвы. Она только повторяла: «Скорей, скорей!» В двенадцать часов ночи 19 января матушка причастилась (1 февраля нового стиля) и через полчаса тихо скончалась. Еще живя в Вертьянове, она как-то говорила матери Рафаиле: «Какие есть счастливые люди, причащаются в час смерти...» Мы знаем о том, какую мать Анатолия пережила страшную вражескую брань. Безусловно, она не могла бы её выдержать, если бы не имела особой благодатной помощи и утешения, но она никогда об этом не упоминала даже намеком, настолько она была смиренна и боялась всякого возношения. Рафаила рассказывала, что иногда во время тяжелой болезни она видела, как у матушки лицо делалось ангельским. Мать Анатолия каждую не делю приобщалась Святых Тайн, и в то время её лицо, всегда покрытое бледностью, делалось розовым, а всегда ясные голубые глаза светились особым светом. После Причащения Святых Тайн она никогда не выходила, а закрывалась и одна пила чай у себя в келье. Она всегда учила повторять про себя: «Пресвятая Владычице моя Богородице, избавь меня от козней и наветов диавольских, Боже, в помощь мою вонми!» Мать Анатолия была прозорлива. Монахине Серафиме (С.А.Булгаковой) она задолго сказала, когда и какая страсть будет её особенно мучить. – А когда же покой? – воскликнула мать Серафима. – Покой будет, когда пропоют «Со святыми упокой», а раньше этого покоя не жди. В 1937 году мать Серафиму арестовали. Прощаясь с ней, мать Анатолия сказала: – Срок тебе дадут пять лет лагерей. Работать будешь счетоводом. Молись, чтобы Матерь Божия простила грехи, если простит, то отпустят. Всё это сбылось с поразительной точностью. Через не делю судебная тройка осудила её на пять лет лагерей. По приезде в Ташкент поставили счетоводом, что очень облегчило её положение. Осталось последнее. И она подумала: «Через пять лет так и так отпустят, а слова матери Анатолии означают, что надо молиться, чтобы отпустили досрочно». Но прошло пять лет, а её не освободили, и теперь только пошли главные испытания. Путь её из заключения занял два с половиной года, причём каждое продвижение приходилось в праздник Царицы Небесной. Так точно сбылись все слова схимницы. Матери Рафаиле она так же точно говорила всё по годам. Рассказывала одна монахиня. Незадолго до кончины матушки Анатолии она пришла к ней. Схимница велела ей открыть всё свои грехи с детства. С великим сокрушением и слезами исповедала та свою жизнь. Выслушав, мать Анатолия сказала: – Все грехи твои с рождения я беру на себя. После матушка Анатолия спросила келейницу: – Утешила ли, угостила ли ты её чем-нибудь? – Нет, – ответила та. – Она насытилась слезами, – сказала матушка. «Матушка всегда принимала откровение помыслов сидя, как обычно старцы, а мы становились на колени, – вспоминала монахиня Серафима. – Придешь к матушке со скорбью, с искушением. Уткнешься ей в подол, поплачешь и всё тут оставишь. Куда что денется? Домой летишь как на крыльях».

Из труда игумена Дамаскина (Орловского) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга I. Тверь: Издательство «Булат», 1992. Печатается с небольшими сокращениями.