Под стенами Лавры
«Еле дождался я 1-го октября. С замиранием сердца подошёл к стене, на которой висели списки фамилий зачисленных в семинарию. Несколько раз прочёл я все столбики, но моей фамилии в их рядах не оказалось. Отошёл я в сторону, сел на лавку и горько заплакал. Что мне теперь делать? Возвращаться в село к матери в таком виде — стыдно...
Окружили меня мои товарищи по работе, стали утешать. Говорят мне:
— Не огорчайся. В этом году не прошёл, так в следующем попытайся ещё раз. А весь год готовься. Оставайся у нас в монастыре послушником. Будешь ходить по праздникам в храм, многое узнаешь, а в будни будешь вместе с нами по-прежнему Лавру восстанавливать. Мы к тебе привыкли, труд ты любишь, мы за тебя попросим наместника, чтобы он тебя принял.
Я поблагодарил ребят и утешился. Они принесли мне чёрный подрясничек для посещения храма, сказали, что наместник принять меня благословил, что теперь я буду ходить в столовую и рано утром, и в обед, и вечером. О, это была большая радость! Но где мне ночевать, никто мне не сказал, а я сам постеснялся об этом спросить. Так что спать я продолжал по-прежнему на улице. Но наступили холода, по ночам морозило. Я нагрёб сухих листьев под клеть (под сводчатые арки), сделал себе нечто вроде норы, забирался туда с вечера, укрывался подобранными лохмотьями и спал до утра как убитый.
Однако вскоре морозы помешали мне спать. К утру я весь дрожал от холода, зуб на зуб не попадал… Однажды я еле дождался утра, когда загорелся свет в столовой и дверь туда открыли. Я пришёл туда синий, закоченевший, весь в листьях, в пыли, в грязи, ведь около двух месяцев я не мылся, не переодевался… Тут я встретился лицом к лицу с наместником Лавры архимандритом Иоанном (будущим епископом Псковским). Он ужаснулся моему виду и спросил меня:
— Откуда ты? Кто ты?
Наместник отвёл меня к иеромонаху Арсению (Булагину), бывшему арестанту. Мне дали матрасик, одеяло, подушку. И стал я жить, как все послушники: мылся, переодевался, имел крышу над головой, питался и работал. И сказали мне, что самое главное с моей стороны — это иметь полное послушание своему старцу, у которого я в келье живу».
Казалось, судьба улыбнулась Вадиму, но Господь продолжал испытывать его терпение.
Ночные молитвы у отца Арсения
Старый иеромонах начал поднимать Вадима среди ночи на молитву. Юноша послушно вставал, выстаивал длинные молитвословия, но ничего в них не понимал и клевал носом. Задолго до рассвета монахи шли на полунощницу в пять часов утра, а потом каждый приступал к своему послушанию. Весь день проходил в тяжёлой физической работе на стройке, на морозе, на ветру. Вадим уставал до изнеможения и, попадая в тепло, в свою келью, тут же засыпал как мёртвый. Нелегко было в час ночи старику его добудиться. Он сказал Вадиму:
— Ты крепко спишь потому, что у тебя матрас, голова — на подушке, а сам ты закутан тёплым одеялом. В монастырь приходят не для того, чтобы есть сытно да спать вдоволь. Надо бороться с похотями своей плоти, иначе душу не спасешь. Ты, брат, больше не спи на подушке. Вот тебе толстое полено, ты его клади себе под голову, на нем спать не будет хотеться. И постель по вечерам тебе нечего раскатывать — лёжа на жёстком полу, скорее проснёшься.
Вадим беспрекословно подчинился своему суровому начальству. Он спал теперь на полу, с поленом под головою, но спать все-таки хотелось: усталость и молодость брали своё. И хоть он ничего не понимал в славянских кафизмах, но терпеливо выстаивал рядом со священником ночные часы. Господь сжалился над смиренным юношей. Его измученный вид привлёк внимание наместника. Ночью, задолго до полуночницы, архимандрит Иоанн вошёл в келью к отцу Арсению. Он застал священника вместе с Вадимом стоящими на молитве в тёмной келье со свечами в руках.
— Как? Ты уже встал? И постель свою успел скатать? — приветливо спросил Наместник Вадима.
— Да я её и не раскатывал, — пробормотал Вадим, протирая сонные глаза.
— Почему не раскатывал? И подушку не брал?
— Да мне святой отец сказал, чтобы я спал на полене вместо подушки.
Наместник поднял с пола тяжёлое полено и сказал, обращаясь к отцу Арсению:
— Вот я сейчас тебя огрею самого этим поленом! Что ты издеваешься над мальчишкой? Я его тебе вместо сына дал, чтобы ты о нем заботился, как отец родной, а ты спать ему не даёшь, по ночам будишь! Что ему даёт твоё бормотание молитв? Ведь он сонный, еле стоит, а днём как тень ходит — высох весь! Он стал уже негоден для тяжёлой работы. До чего ты, старик, его довёл? Ему двадцать лет, а ты из него святого сразу сделать хочешь? Пойдём, Вадик, со мной, я помещу тебя в другие условия. Тебе жить надо, а не умирать. Пойдём, бери свою постель...
Вадим молча последовал за наместником. Архимандрит Иоанн привёл Вадима к казначею обители:
— Пусть малый у тебя теперь келейником поживёт, — сказал наместник, — ему надо отдохнуть от тяжких работ, в щепку превратился.
Вадим стал убираться в обширной келье казначея, всюду находя у него горы денег. В те годы они были обесцененные. Их надо было связывать пачками, а цена ничтожная. Так было до денежной реформы, пока не вошли в употребление новые деньги. Ну, теперь работа у Вадима была не тяжёлая, он чаще бывал в храме, прислушивался к службам. Но недолго длился его отдых. Наместник вызвал его и сказал:
— Есть у меня, брат, для тебя другое послушание, тяжёлое. Шесть человек уже сменили его, никто не выдерживает. Уж потрудись, Вадим, ради Христа. Доживает у нас свой век в Лавре тяжело больной старец — схиархимандрит Серапион. Он болен, рак у него. Он уже не встаёт, требует ухода. Смрад в его келье невыносимый, поэтому все послушники от него сбежали. Но кто-то должен быть около него.
— Благословите, отец архимандрит, — ответил Вадим и пошёл к старцу.
Послушание у отца Серапиона
«Вошёл я в келью больного, — рассказывал нам отец Вадим, — и не знаю, за что браться: беспорядок, грязь, вонь жуткая. Я решил сперва пол вымыть. Как заглянул я за печку, а там гора белья грязного гниёт, куча от пола до потолка. Видно, в этот угол кидали все белье из-под больного, не стирали, оно и пахло. Стал я ставить на улице самовары, накипятил воды, принялся стирать. Отполоскал, развесил простыни по двору. Вымыл я все углы, вымыл больного старца, переодел, перестелил ему постель, проветрил келью. Ну, у меня и запаху-то не стало!
В общем, ухаживал я за больным, как за отцом родным, он был мною доволен. Цветов нарву, душистые букеты расставлю. А к старцу Серапиону много людей приходило, беседовали с ним, почитали его.
— Как у тебя чисто, хорошо, — говорят ему, а он меня знай похваливает. Даже сам Патриарх Алексий I к нам в келью не раз заходил.
Подружился я с отцом Серапионом, узнал он мою историю, узнал, что я мечтаю о семинарии, да не надеюсь и впредь туда попасть: много знать надо, а откуда мне знания-то черпать? От кого? Когда?
Старец сказал мне:
— Пиши прошение на имя Патриарха, а я за тебя походатайствую пред ним.
Наступило лето. Снова набор в семинарию объявили. Старец мне говорит:
— Я до осени не доживу, умру. А ты, Вадик, дай мне слово, что выполнишь мою предсмертную просьбу.
Я обещал, а старец сказал:
— Вот у меня тут мощи святые. Они со мною всю жизнь были, мне и в гробу не хочется с ними расставаться. Но станут меня в гроб класть, снимут их с меня! Это так полагается. А ты, Вадик, как облачат меня во все, что положено, то тьг потихоньку, незаметно и подсунь мне на грудь эту коробочку с мощами.
Я обещал исполнить просьбу старца. Незадолго до смерти отца Серапиона к нему зашёл Патриарх.
Старец хвалил меня, сказал:
— Он упокоил мою старость.
Просил помочь мне поступить в семинарию. Патриарх Алексий взял моё заявление и подписал: «Принять». Судьба моя была решена! Я ликовал и благодарил, как умел, Господа Бога.
Старец мой вскоре скончался. Многострадальное тело его одели, как полагалось, и положили в гроб. Я хотел было исполнить своё обещание и поместить ковчежец (коробочку) со святыми мощами в гроб, но мне сказали, что этого делать нельзя, что это грех. Что мне было делать? Совершить грех я боялся, но нарушить обещание, данное старцу, совесть мне не позволяла. Я переживал и ходил как убитый. Братия заметили моё состояние, утешали меня:
— Что с тобой? Не скорби так об умершем: он отмучился и отошёл в вечные покои. И твоё тяжёлое послушание окончено! Слава Богу, скоро примешься за учение, будешь
принят благодаря Святейшему без экзаменов. А ты голову повесил, унываешь!
— Друзья мои, — говорил я со слезами, — ведь я лишился духовного отца. Он был моим руководителем, а теперь мне не у кого совета спросить, не знаю, как поступить...
— Ты должен иметь теперь другого духовника, — учили меня братия. — Без духовника оставаться нельзя, иди к другому, коли твой умер...
Я послушался совета, немедленно пошёл на исповедь. Священник сказал мне:
— Хорошо, что ты открыл мне боль твоего сердца. Теперь сделай то, что я тебе скажу: исполни своё слово, положи на грудь покойного ковчежец со святыней. Ты выполнишь теперь послушание, а дальше будет моё дело.
Как гора свалилась с моих плеч! Радостный, подошёл я к гробу, простился со старцем и положил ему под одежду ковчежец. Вслед за мной подошёл мой новый духовник и достал святые мощи.
Душа моя успокоилась. Снова надо мной сияло солнце, звенели колокола. А долгожданная семинария открывала мне свои широкие двери».
Первый приход
«Я учился уже третий год, когда начальство семинарии сказало нам:
— Надо совершать для спасения души дела милосердия.
Мы с товарищами охотно откликнулись на это указание, и нам дали адрес дома, где нуждаются в помощи наших молодых сил. Мы пошли по адресу и нашли ветхую деревянную избушку, в которой доживали свой век две слабые старушки. Они еле двигались, физическую работу по дому делать не могли, больше лежали на печи. А дров наколоть и принести воды из колодца им было некому.
Итак, мы с товарищами стали регулярно посещать старушек. Мы носили воду, пилили дрова — в общем, делали для них все, что было в наших силах. Однажды мы встретили в этой лачуге молодую цветущую девушку. Это была племянница старушек, она приходила к тётушкам стирать их белье. Косички девушки, её простой вид, приветливость и прямота в обращении — все нам с другом пришлось по сердцу. С этих пор мы стали ещё охотнее и чаще посещать старушек, надеясь снова встретить Валю (так звали девушку).
Учебный год кончался. Мы с товарищами решили Вале сделать предложение, наречь её своей невестой: «За кого из нас она пойдёт, тот её возьмёт за себя», — решили мы с другом. Я уехал в Ярославскую область, не объяснившись с девушкой. Летом я не забывал её, её образ был у меня в сердце, но я не надеялся, думал, что Валя предпочтёт моего друга. Но, к своему удивлению, я встретил Валю осенью снова у старушек.
— Что же ты не пошла за Лёшу? — спросил я девушку.
— Да ведь он из Ташкента. Он увезёт меня отсюда далеко на юг, я больше не увижу ни Лавру, ни тётушку. Я ему отказала, — ответила Валя.
— А за меня пошла бы? — спросил я.
— За тебя пошла бы, — тихо прозвучал ответ». Когда кончался последний учебный год в семинарии, друзья Вадима, видя его скромность и смирение, стали предлагать ему избрать монашеский путь служения Богу. Но Вадим был знаком ещё до семинарии с трудностями монашеского пути, а поэтому решительно отверг советы друзей. Он ответил:
— Вы ещё не жили в монастыре, идите и узнайте те порядки, а я буду белым священником — у меня невеста есть.
Обвенчавшись с Валентиной и получив от архиерея священный сан, отец Вадим прибыл в назначенное ему место. То было небольшое село в северной области нашей великой России. Прихожане быстро полюбили энергичного молодого священника, служившего всегда с великим благоговением. Да и во всякое время чувствовалось, что отец Вадим ходит, как пред лицом Бога Всевышнего.
То было начало 50-х годов, когда Россия ещё томилась среди концлагерей, тюрем и прочих испытаний. Так и отцу Вадиму Господь послал жизнь, полную страданий.
Желая скрасить в провинции жизнь молодых супругов, прихожане храма в изобилии приносили им плоды своих трудов. То были овощи, фрукты, молоко, сметана и творог — в общем, то, чем были богаты местные жители. Но кто-то из них предупредил священника: «Батюшка, есть люди, завидующие вашему счастью. Вы ничего не берите у Юдиной бабки, уж очень она злая».
Однако жирный творог, густая сметана, приносимые этой старухой, были ни с чем не сравнимы. Молодые не обратили внимания на предупреждения и продолжали все кушать, благодаря Бога.
— И что же стало со мной и с Валей! — рассказывал нам батюшка. — Мы вдруг возненавидели друг друга. Стали мы с женой ссориться, из-за всяких пустяков обижаться друг на друга, ходили раздражённые, злые. Когда мы поняли, что не в силах сами побороть духа тьмы, одолевавшего нас, мы поехали в Лавру к преподобному Сергию. Мы исповедались, рассказали и епископу об обуревавшем нас искушении. Ведь не было причины у нас, чтобы иметь зло друг на друга! После молебна преподобному Сергию, после Причастия Святых Христовых Тайн буря в душах наших стихла. Снова любовь Божья, как солнце, озарила наши души. Но епископ не велел нам возвращаться в своё село. Он дал мне другой приход. А там мы снова начали жить душа в душу, но уже впредь с опаской брали приносимые нам гостинцы, брали не у всех, а только у тех, кого знали как чистых, богобоязненных прихожан.
«Не даёт храмы закрывать, упрямый, не подчиняется!»
Началась приходская жизнь священника, полная нападок невидимого врага — нападок и внутри, и снаружи. Духовная настроенность отца Вадима, его ревностное служение не нравились советским властям, поэтому батюшку то и дело переводили с прихода на приход.
В городе Переславле батюшка сумел приобрести свой домик, но и с этим приходом вскоре пришлось расстаться.
А семья росла, матушка поочерёдно рожала то дочку, то сына, так что через двенадцать лет в школу ходило уже трое детей, а младшая Лена сидела пока дома. Тут наступили тяжёлые «хрущёвские» времена, когда вновь стали закрывать открытые в войну храмы. Местные власти пришли к старосте храма, в котором служил отец Вадим. Председатель сельсовета велел писать заявление, что церковь бедна, содержать себя не может, поэтому просит её упразднить. Но священник и старик-староста твёрдо отвечали, что это ложь, что народ любит храм, усердно его посещает и средств на содержание его хватает. Тогда священника обложили огромными налогами, надеясь, что он испугается этой суммы и уйдёт с прихода. Но староста поддержал отца Вадима:
— Не робей, батюшка, держись, заплатить налог мы тебе поможем.
Заплатили. Власти не унялись, прислали ещё больший, добавочный налог. Опять и его оплатили. В третий раз прислали огромный налог. Тогда староста сказал:
— Денег больше у нас нет. Но храм закрывать не дадим. Приехала комиссия и описала все имущество, которое было в сторожке, где жил священник с семьёй. Была весна. Описали даже детские шубки, одежду с малышей и взрослых — в общем, все, что можно было взять и увезти. Подали три телеги и увезли все вещи в сельмаг (так назывался магазин на селе). Каково же было матушке видеть, как грабительски забирают их имущество, без которого они стали как нищие! Но семья не пала духом, решила все перетерпеть и храм отстоять. Господь укрепил детей Своих, Он и не оставил их.
Умный староста храма договорился с заведующим сельмага сложить (временно) все вещи семьи Неведомых на склад, в сарай. Вещи не выложили на прилавок в продажу населению, но держали три месяца на складе. Ведь все работники сельмага были на стороне священника и жалели ограбленную семью. Каждый месяц делали переоценку вещам, убавляя сильно их стоимость якобы для того, чтобы население могло их купить. Так по документам через три месяца цена на все отобранные у священника вещи упала и превратилась в ничтожную сумму. Староста дал матушке деньги и три подводы со словами:
— Идите, дорогие наши, выкупайте сами свою одежду и прочее, привозите обратно домой. Ничто там не пропало, к зиме снова оденете детей.
Однако каково же было матушке пережить это лето, зная, что все тёплое у них конфисковано. Но Бог помиловал. Храм продолжал действовать, а власти не успокоились. Они пришли и сказали отцу Вадиму:
— Мы по развёрстке должны были закрыть в области двенадцать храмов. Одиннадцать закрыли, а ты один свой отстоял, не даёшь нам план выполнить. Уполномоченный по делам Церкви снимет тебя с регистрации, не даст тебе служить!
Отец Вадим ответил:
— Тогда я не пущу своих детей в школу. Пусть дома неучами сидят все трое.
А в те годы строго следили, чтобы все дети посещали школу.
— Нет, дети должны учиться, — заявили власти.
— Что же, я их голодными буду в школу провожать? Детей у нас четверо, их кормить надо. А где же я возьму деньги, если служить не смогу? Я в советские годы выучился и должен служить по специальности.
На некоторое время отца Вадима оставили в покое, и он продолжал служить. Но уполномоченный все же направил через два года отца Вадима в город Ярославль. И там отец Вадим продолжал отстаивать соборный храм, в котором служил. Он научил прихожан, как надо действовать, к кому обращаться в Москве и т. п.
Советские власти, недовольные непокорным священником, обратились в духовную семинарию Загорска: «Кого вы выпустили? Не даёт храмы закрывать, упрямый, не подчиняется!»
Отца Вадима вызвало его духовное начальство:
— Никому ты не можешь угодить, сколько приходов сменил! Не дадут тебе служить! Знаешь, надо, чтобы про тебя забыли. Поучись ещё у нас в академии года два-три, а там видно будет.
Пришлось отцу Вадиму забирать свою семью и возвращаться в Загорск. Жить на стипендию было невозможно, поэтому матушка занялась сельским хозяйством. Её тётка уже умерла и завещала ей домик с огородом. Завели коз, поставили ульи, питались своими овощами. В общем, не унывали. Отец Вадим всегда с благодарностью вспоминал своих семинарских друзей, которые не оставляли его без поддержки. А те, пойдя по монашескому пути, были уже архиереями и, не имея семей, не нуждались.
Наконец архиерей, управляющий церквями Москвы, вызвал отца Вадима и предложил ему богатый приход в центре города. То был храм Иоанна Воина на Якиманке, который никогда не закрывался. Владыка думал, что священник обрадуется, но тот смиренно ответил:
— Надо матушку спросить, что она скажет.
На следующий день отец Вадим приехал и сказал:
— У нас дети, им молоко нужно. Матушка сказала, что в центре Москвы ей коз пасти негде будет.
От досады архиерей крякнул:
— Я тебе лучший, богатейший приход даю, а ты о козах думаешь!
Вскоре Владыка подыскал отцу Вадиму приход в Московской области, но среди лесов и полей. Семья Неведомых переехала в церковную сторожку в село Ванилово под Егорьевском. Там трава кругом была выше человеческого роста, было, где коз пасти, огород сажать, пчёл держать. Но до школы было так далеко, что дети сильно уставали и не могли в морозы и непогоду посещать школу. Промучилась там семья года два, снова послала смиренного отца в Патриархию.
— Все бы хорошо, Ваше Преосвященство, — сказал отец Вадим, — да детям не под силу за четыре километра в школу ходить.
— Так тебе надо такой приход, чтоб и трава для коз была, и огород рядом был бы, и школа недалеко, и сторожка большая была бы? Вас ведь шесть человек с детьми-то!
И архиерей не нашёл ничего лучшего, как направить отца Вадима в село Гребнево.
Тут мы с этой семьёй и познакомились, и духовно породнились — покумились. За шесть лет у священника семья увеличилась ещё на двоих детей.
Господь помог батюшке с матушкой вырастить как дочек, так и сыновей, трое из которых уже в священном сане. А девочки вышли замуж за семинаристов, все трое тоже стали матушками.
Сейчас в семьях растут уже внуки. Все они горячо верующие, все живут между собой в любви и согласии, хотя и разъехались по необъятным краям нашей великой Родины, служат и за границей.
Вот какой богатый духовный урожай предвидел наш всеведущий Господь, когда призвал на служение Себе из глухого села кроткого, худенького, оборванного мальчика, грузившего уголь на паровозы всю долгую Великую войну.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
… Прошло более полувека с тех пор, как я в 1947 году посетила отца Митрофана Сребрянского, находившегося в ссылке. Через пять месяцев старец отошёл ко Господу. Я очень плакала при прощании, он утешал меня, предсказывая многое из будущей моей жизни. Но не всё я могла понять тогда, и ещё долгие годы слова старца были для меня непостижимы. Старец благословлял мои труды словами: «Твоя живопись пригодится, ещё и нашу обитель украсишь ею». Я спорила, протестовала.
— Батюшка! Какая может быть в СССР обитель? Почти все храмы разрушены, монастыри закрыты, разграблены. О религии народ понятия не имеет, имя Божие произносить-то боятся, служители Церкви сосланы, убиты...
— Другие времена настанут, деточка! Конечно, я скоро отойду, а ты доживёшь до времени, когда крёстные ходы по России опять пойдут, колокола загудят, очнётся народ, возродится, но это будет ненадолго… А наука достигнет того, что как дважды два четыре доказано будет миру существование Бога, великого, непостижимого умом человеческим. Тогда неверующих не станет...
— Батюшка! Так это рай на земле получится, все уверуют?
— Вот в том-то и горе, что уверовав в Бога, люди от него отвернутся, сознательно не захотят быть Ему покорными, восстанут против Него. И тогда Он придёт судить мир. Не раньше, чем когда все о Нём узнают. Это теперь многие могли бы ещё оправдаться, сказав: «Нам доказывали, что Тебя нет, мы о Тебе не знали...»
Но пред последними временами по всему миру будет сказано о Боге. И вот когда люди сознательно отвергнут Бога, Любовь Божию, изберут зло и временную жизнь вместо вечности с Богом, вот тогда Христос придёт судить мир. Ты, деточка, забудешь мои слова, но когда они исполняться начнут, то снова всё вспомнишь.
Вернувшись в Москву, я робко и только родителям могла передать предсказания старца, так как боялась, что больше никто мне не поверит.
В семейной жизни о. Митрофан обещал мне счастье. Он повторил не раз:
— Какие же прекрасные детки у вас будут! Они нужны будут Богу, и Он их возьмёт к Себе.
Я даже смутилась:
— Господь их возьмёт чистыми, святыми, маленькими?
— Нет, милая, они много, очень много сделают для Его Церкви, но...
Батюшка говорил о моих скорбях, но, как бы заглянув в даль, сказал:
— Ну, да там ведь ещё останутся… Ничего, счастлива будешь. На могилку мою приедешь, а в этой жизни мы с тобой больше не увидимся… А ты всё-таки станешь нашей сестричкой!
По прошествии полувека я помню об этих словах отца Митрофана. «Станешь нашей сестричкой», — это ведь он о монашестве сказал! На Большой Ордынке вновь открыта Марфо-Мариинская обитель, в которой много писанных мною икон. Но семейные узы меня пока держат, я бабушка и прабабушка, люблю родных, которые уверяют, что я им нужна для духовной поддержки.
Господь сподобил меня снова посетить село Владычно в Тверской области, где в 1948 году был похоронен батюшка Митрофан. Теперь он прославлен Церковью, святые мощи его обретены и находятся в Твери, в соборе монастыря. Господь прославил отца Митрофана многими чудесами, которые укрепляют нас в вере.
Вскоре после кончины батюшки злые люди подожгли его избушку, крытую соломой. Матушки, которые ухаживали за парализованной бывшей супругой о. Митрофана, едва сумели её вынести. Сгорели дневники и все вещи, почти ничего не успели вынести. Возмущённые односельчане, почитавшие батюшку, горячо откликнулись и за два дня поставили новый сруб, который стоит и по сей день. Я посетила этот домик, в котором теперь живёт благочестивая семья. Старая хозяйка, бывавшая в молодости у батюшки, сумела с точностью восстановить прежний вид его комнатушки. И постель на прежнем месте, и русская печь, и иконы в том же углу, и лавка, и кресло, про которое мне батюшка говорил:
— До чего же нахален враг! Появится и сядет тут напротив меня, да всё норовит ногой в меня попасть. Только я его не чувствую, посмеиваюсь над ним...
— А вы бы, батюшка, перекрестились!
— О, враг тут же исчезнет, он не терпит молитвы. Среди кустов на пустыре, метрах в двухстах от домика, по-прежнему видны руины древней каменной церкви, в которой до революции много лет служил тесть о. Митрофана, похороненный здесь же, у храма. А рядом построена небольшая бревенчатая церковь, в которой раза два в месяц совершает богослужение священник, приезжающий из Лихославля. Во Владычном всего с десяток домов, местного населения почти нет. Километрах в двух — деревня, где есть
школа, магазин, пожарная часть. Оттуда во Владычно в 2002 году на средства Марфо-Мариинской обители проложили насыпную каменистую дорогу. Теперь по ней ходят машины, а в прежние годы в низинке было место, которое можно было преодолеть только в сухую погоду.
На пригорке кладбище, заросшее высокими деревьями. Среди них стоит сложенная из массивных брёвен избушка-часовня. Через широкую дверь свет падает на три могилы. В средней прежде лежали мощи о. Митрофана, а теперь там гроб его супруги Елизаветы, которая умерла через два года после батюшки. По сторонам — могилки монахинь, ухаживавших за матушкой. Одна из них — Пашкевич Елена Михайловна (мать Магдалина, алтарница Богоявленского Елоховского собора), которая в 1947 году привозила меня к о. Митрофану. Все они, претерпевшие изгнание и ссылку, теперь царствуют со своим дорогим духовником и святой великой княгиней мученицей Елизаветой.
А на земле, где они терпели скорби, теперь среди болот и кустов извивается широкий ручей. Минутах в десяти ходьбы от церкви на его берегу построена ещё одна часовня, с купальней. Там освящают воду, и народ по брёвнам и дощечкам через болота пробирается сюда за святыней и для исцеления от болезней. Чудеса по молитвам о. Митрофана совершаются постоянно.
Для размещения паломников во Владычне есть два маленьких домика — это скит Марфо-Мариинской обители. Но жизнь в этом скиту настолько трудна для человека, избалованного удобствами, что постоянных обитателей здесь нет. Одна монахиня Евфросиния несёт тяжёлое послушание начальницы скита. Она и храм убирает, и читает, и поёт за богослужениями, копает огород, ухаживает за коровой и тремя козами, кормит двух собак и кошек, которых там множество. Вот подвижница нашего времени!
Правда, вода подаётся в дом из скважины, электричество проведено, баллоны с газом привозят. Есть машина, косилка, маленький тракторишко, но нет людей, кто бы с любовью и самопожертвованием нёс труды на святом месте. Там ширь необъятная, там благодать Божья, там молитвы святого батюшки Митрофана. Спешите туда спасать души!
Итак, прошло полвека, и предсказания старца стали сбываться. В конце 1995 года, вскоре после кончины мужа, второй наш сын Серафим (в монашестве архимандрит Сергий) в сане уже епископа отбыл на Новосибирскую кафедру. Переживания, связанные со скоропостижной кончиной владыки, описаны в книге «Архипастырь Сибири». В ней же рассказано и о младшем сыне — отце Фёдоре, неожиданно отошедшем ко Господу при автомобильной катастрофе. Так сбылось пророчество старца Митрофана: «Они нужны будут Богу, Он их возьмёт к Себе».
После владыки Сергия осталась книга его воспоминаний «Правдой будет сказать...», вышли в свет и труды его — «Слова пастыря». По его инициативе в Новосибирской епархии открылись новые храмы, монастыри, Богословский институт; стало традицией духовенства отправляться для проповеди слова Божьего ежегодно на поезде по Сибири и на пароходе по Оби вглубь области.
Отец Фёдор в Москве тоже много потрудился для Церкви. О нём был снят фильм и вышла книга под названием «Фёдор — дар Божий». Православные помнят труды своих пастырей, их могилы усердно посещают, испрашивая Божьего милосердия. Так мы видим, что пророчества святых сбываются. Нам остаётся только сказать: «Слава Богу за всё». Да, порой это так трудно! Но Господь помогает и подаёт своё утешение — ни с чем земным не сравнимое...
Божьей Матери станем молиться,У Христа утешенья искать.
Прочь тоску, и печаль, и уныние!
Божью волю понять нелегко.
Помолитесь о нас, братцы милые,
Нам до встречи недалеко.
Но и в мирской жизни Господь не оставляет своих рабов без временной радости. Внуки растут, справляют по-православному свадьбы, крестят моих правнуков, и Бог не оставляет их своими милостями. Старший сын мой, отец Николай, руководит духовной жизнью осиротевших. Так что мы все, как и раньше, — под кровом Всевышнего!
Соколова Н. Н.
Никогда не писала стихов, но однажды вдруг сразу получилось такое:
Догорают безмолвные свечи,Но не стынет любовь к вам в сердцах…
Духом рядом вы — здесь, не далече,
А душою в святых небесах.
Вы, как звёзды, прошли над землёю,
Но не скрылись в небесной дали.
Вы сердца зажгли веры зарёю,
В цвете силы вы к Богу ушли.
Как нам, грешным, с потерей смириться?
Как утрату понять и принять?
Елена, Да, там не раскрыта эта история до конца.
весь цикл рассказов очень интересный, спасибо)