Врачи не любят лечить коллег — это факт. Ветеринарные врачи — не исключение, в том смысле, что мы ненавидим клиентов медиков. Более сильные эмоции мы испытываем только к себе подобным. Поговорка «ворон ворону глаз не выклюет» — полная фигня, когда дело касается профессиональной состоятельности. Но это так, к слову. Причина подобного отношения к человеческим лекарям, я думаю, вполне понятна — объяснять что-то клиенту, который постоянно перебивает монолог фразой «я в курсе», не очень приятно. И когда тебе битый час с превосходством вещают о том, что ты и так знаешь — тоже. Я уж не говорю о попытках медиков лечить собственных животных — это вообще за гранью, ибо эти люди почему-то смутно представляют разницу между их пациентами и нашими, посему лечат по своим, человеческим схемам, а для живности это не всегда полезно.
Итак. Ничего не предвещало беды… Шел двенадцатый час вечера, только что скачалась новая серия «Доктора Хауса», за окном лил дождь и я тихо наслаждалась покоем и кофе под сигаретку. Идиллия… Бывает иногда, что меня обуревает крупномасшабная лень, посему причиной для подъема с кровати может служить только конкретно умирающая животинка. Естественно, таковая немедленно обнаружилась у знакомых знакомых моих знакомых — закон подлости в действии. Без энтузиазма взяв трубку, я выслушала поток бессвязных воплей на тему «умирает-помогите». Тренированное ухо вычленило из всего этого словесного безобразия: «кошку сегодня днем стерилизовали», «лежит», почти не шевелится" и «цианоз». Последнее до боли знакомое слово насторожило — со мной явно говорил кто-то, имеющий отношение к медицине. Перспектива общения не порадовала, но что делать — работа такая. Остановив поток хозяйского красноречия фразой «подождите, подождите, ничего не понимаю, поэтому сейчас приеду», я умудрилась записать адрес, одновременно натягивая джинсы. Акробатический трюк, между прочим — можно в цирке за деньги показывать.
Нуждый дом на Гражданке нашелся достаточно быстро — спасибо новой карте с адресами, а то бы я этот двор до утра искала — это в лучшем случае. Ёжась от залезающего под куртку ветра, я сказала Господу пару непечатных слов, за что он тут же накапал мне на голову, уже было закончившимся дождем. И даже попал за шиворот. Слова для Создателя вертелись на языке, но я благоразумно промолчала — а ну как молнией кинет! — и, обходя лужи, двинулась к подъезду. У дверей квартиры меня встречала заплаканная женщина с печатью интеллекта на лице и в зеленой хирургической форме вместо домашнего халата. «Что-то выдавало в Штирлице советского разведчика… Может звезда на будёновке, может сигарета „Казбек“ в углу рта, или может парашют, который волочился за ним по мостовой...». Дама, явно оправдываясь за свой внешний вид, пролепетала про то, что «форма на работе бесплатная» и донесла до меня свою профессию — врач. А я и не догадалась. Оставалась надежда на специализацию — дерматолог там… или ЛОР… а лучше — окулист. Сегодня был явно не мой день — хозяйка оказалась хирургом. Хуже — только терапевт широкого профиля и реаниматолог. Как оказалось, последний в данной квартире тоже наличествовал — в качестве мужа. Удержав в себе еще пару претензий к высшим силам, я направилась к пациенту.
Пациент, вернее, пациентка — изящная полосатая кошечка — лежала на диване тряпочкой и даже не подняла голову, когда я вошла. Муж-реаниматолог — тоже в зеленой форме — трогательно стоял на коленях рядом с диваном и гладил животинку за ухом. Я присела рядом — пульса почти нет, реакции на раздражители — тоже, брадикардия — она же редкое сердцебиение, одышка, десны синюшные, на морде и лапах — подозрительный отек… Мрак. Похоже на сердечный приступ, но в таком раннем возрасте — сомнительно. Внутреннее кровотечение? Нет анемии. Отравление? Может быть и отравление. Пока я осматривала котейку, владельцы уместились в стоящем рядом кресле и отвечали на мои вопросы — когда началось, как проявилось, где делали операцию, какой наркоз, что порекомендовали делать дальше и т.д. Флакон от антибиотика цифотаксима, прописанного в клинике и педантично введенного в положенное время, я попросила выковырять из мусорки и предъявить. Обычный флакон банального цифотаксима, в новокаине, которым разводили порошок — тоже ничего экстраординарного не обнаружилось. Я даже вскрыла новокаиновую ампулу на предмет понюхать и попробовать. Все как и должно быть. Висящий на стене — в виде портрета — Пирогов подсказывать диагноз явно не собирался. Пожав плечами, я донесла до хозяев, что мы все вместе едем в клинику — на кислород и переливание крови. Пока они носились по квартире в поисках «одеяльца, чтобы завернуть Рози», я перелистывала ежедневник в поисках оптимального донора. Мне сунули в руки завернутую конвертиком кошку с просьбой «подержать Розалинд пока мы одеваемся». Аккуратно прижимая к себе животину, я оглядывала прихожую, до боли напоминающую мою собственную — упаковки шприцев, валяющиеся на полочках шкафа вперемешку с блистерами каких-то таблеток и ампул… иглодержатель, висящий на гвоздике — я тоже именно им застегиваю сломавшиеся молнии на сапогах… на зеркале, рядом с телефоном — маркером — список номеров с именами и крупными буквами приписка «ипохондрики»… и кошка Розалинд… Это имя в моем подсознании ассоциируется с фамилией Френклин — лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине, женщина, в соавторстве с Уилкинсоном доказавшая, что ДНК имеет спиралевидную структуру.
Владельцы собрались по-солдатски быстро — покрывало для Рози искали дольше. Заводя машину, я поинтересовалась происхождением имени кошки — все-таки в честь Френклин. Медики… Чего с них возьмешь… У моего приятеля Гриши — врача на скорой — лабрадора зовут Парик, полная кличка — Парацельс, а у знакомого травматолога Бориса — кот Флем, он же Флеминг. С другой стороны, на предприятии, где трудится электриком мой родитель, есть кошка по кличке Гаечка — ее так работяги назвали. Так что «все ремесла хороши, выбирай на вкус» и «как корабль...». В этом месте мыслеблудие прервала группа Джанго, замутившая песню «Папаган» специально для моего телефона — звонила хозяйка донора, которой я сбросила sms-ку с паническим текстом «дай кровищу». Пообещав Веронике, что заеду за ней минут через двадцать, я подрулила к зданию клиники, при этом педантично запарковав машину в миллиметре от заборчика. Аккуратность наказуема — вылезая из танкажигуля, я стукнулась головой о стойку, ибо при таком расстоянии от машины до оградки, протиснуться между ними может только человек в состоянии крайней дистрофии, а я ей не страдаю. В который раз за этот вечер я матюгнула Того-кого-нельзя-поминать-в-суе и замерла перед входом в клинику — ждала кары небесной и пока откроют дверь.
Скинув пациента горячо любимым коллегам с просьбой положить под кислород, сделать УЗИ, взять анализы и начать капать, я поехала к за донором, при этом взяв с собой хозяина Рози — для компании и дабы поточнее еще раз распросить анамнез. По дороге на проспект Просвещения, где жила донорская владелица Вероника, я мысленно перебирала в голове дифференциальный диагноз и — уже вслух — пытала господина реаниматолога на предмет еще раз рассказать по часам что, когда и где. Вероника ждала у подъезда, прижимая к груди клетчатую переноску с котом. Рядом валялся вывернутый наизнанку зонт. Судя по одухотворенному лицу, устремленному к небу, она тоже имела претензии к Всевышнему и яростно их высказывала. Сначала на заднее сиденье машины была аккуратно поставлена переноска с Грейсиком, причем Вероника, пленительно улыбнувшись владельцу Рози, вежливо попросила его «придержать мерзавца, шоб не упал», потом туда же, небрежно брошенная, полетела сумка с зонтом вдогонку, а уже потом в транспорт залетела сама Ника. В машине сразу почему-то стало тесно. Почему-то — ключевое слово. Вероника весит от силы килограмм 55, росту в ней метр с кепкой в прыжке, но она умудряется заполнить любое ограниченное пространство собой и своим обаянием. «Шеф, гони в клинику — сказала она — мы с Грейсом едем спасать зверя». И мы, рассекая лужи, погнали «спасать зверя».
В клинике донора и его хозяйку взяли в оборот, а я начала названивать хирургу, делавшему операцию, кляня себя, что эта идея поздно пришла в голову. Сонный коллега отчитался по примененным во время стерилизации препаратам, состоянию кошки на момент выписки и назначениям, присовокупив, что «у меня нет совести» (тоже мне — новость!), «Бог меня покарает за гадство в виде ночных звонков» (уже — я вся мокрая и грязная!!) и «может они димедрола передознули?»… Опаньки… Какой такой димедрол? Никто мне про него не говорил. Допрос с пристрастием продолжился. Ценой неимоверного насилия над памятью, доктор вспомнил, что на вопрос хозяев «что делать, если у кошки поднимется температура и ей будет больно?», он посоветовал уколоть анальгин и димедрол в равных пропорциях. Поблагодарив страдальца, я в прямом смысле загнала владельцев в угол холла и начала дознание. Ярко светящей лампы под рукой не оказалось, поэтому, в качестве меры устрашения, я поочередно тыкала им в лицо мобильником. И хозяева раскололись. Кошечке Рози было больно и они ей дали таблетку парацетамола. Целую. 200 мг, а предельная доза для кошки — 60. Вашу мать — сказала я — его же нельзя кошкам. «Ну как же — ответили мне — людям же можно». Ешкин кот, людям — можно, собакам — с трудом, но можно, а вот кошкам — нельзя категорически, ибо они не способны к метаболизму ацетоминофена, который действующее вещество парацетамола. Фермента, связывающего ацетоминофен, у кошек почти нету, поэтому они тяжело травятся с одной таблетки. Блин — это если мягко. Если чуть пожестче — … ха-муха, так как мне сейчас нужно будет каким-то образом найти препарат метиленового синего и циметидин в ночном Питере, что непросто. Только ими можно убрать активные метаболиты и метгемоглобинемию, то бишь повышенное содержание метгемоглобина в крови. А можно еще жестче, но совсем уж матом, ибо кошка Рози, скорее всего, не выживет — слишком большая доза, слишком много прошло времени и слишком много еще пройдет, пока я не привезу лекарства.
Господи, ты можешь поливать меня дождем сутками напролет, но сделай чудо, чего тебе стоит — ты же Бог, в конце концов....
Опять — на телефон, на этот раз спасительный номер из трех цифр — 003. Адреса аптек, телефоны аптек, прозвон аптек на предмет наличия препаратов… И опять зажигание — сцепление — газ — 20 — 40 — 60 — 80 — … И опять фонари за стеклом превращаются в сияющий пунктир… И опять дождь в лобовое стекло… И опять километроминуты отсчитывает сердце…
Рози умерла за пять минут до моего приезда. Я стояла над ее еще теплым тельцем, размазывая рукавом злые слезы. Стояли хозяева, окаменевшие от того, что сделали своими руками. Стояли врачи, тянувшие Рози к жизни до последней минуты. И стояло время — оно ведь уже набегалось. Около стола валялся пакет с ненужными препаратами — я пнула его, выходя из приемной. Флаконы раскатились по полу и один из врачей кинулся их поднимать. «Разобьются же… Это ж не первая такая кошка, и не последняя» — услышала я вдогонку. Я вышла на улицу, подняла глаза к небу — уже розовел рассвет, неслись шебутные облака и где-то там, высоко-высоко, сейчас прихорашивал перышки на крыльях новый ангел.
Бедная кися