Бабушка с фиалками, или Как справиться с горем (с)

Статью прочла вчера у Лены Миро… сильно тронуло. Обычно у нее сплошной словесный понос и оскорбление людей, хоть она и говорит правду — но уж слишком жестко, а эта статья… заставляет по-настоящему переоценить все, что мы имеем

«Если честно, я не понимаю, как моя психика выдерживает тот объём людского горя, с которым мне приходится иметь дело ежедневно. При том, что психика у меня — отнюдь не железобетонная, а, как и большинства пишущих людей, довольно хрупкая.

Каждый день в «личку» приходят письма. Много писем. Кто-то хочет поздороваться и сказать спасибо, кому-то надо похудеть, от кого-то муж ушёл. Открывая письмо от очередного, скорее всего, незнакомого мне человека, я всякий раз на секунду задерживаю дыхание: «Хоть бы не горе. Хоть бы миллион триста девятая по счёту тупая корова просто не знала, с чего ей начать в зале».

Бывает, что надежда не оправдывается, что рассказывают о настоящем, большом горе, о тяжёлых испытаниях, которые я сама, сомневаюсь, что выдержала бы.

Люди болеют. Люди теряют близких. Однажды мне написала мама изнасилованного мальчика.

У меня очень живое воображение. Гиперактивное, я бы сказала. Именно поэтому я легко могу вжиться в шкуру другого человека, прочувствовать то отчаянье, которое им овладело.

Пусть и не полностью. Пусть и не до конца, но, по крайней мере, до того предела, когда саму начинает трясти от страха и ужаса. Именно поэтому я могу писать так, что вы думаете, что я многое пережила, раз настолько хорошо знаю людей.

Я действительно многое пережила, но, главным образом, потому, что пропустила через себя все ваши беды, о которых вы мне писали и пишете.

Это сделало меня другим человеком. Мне стало довольно тяжело ходить по улицам: теперь мои радары чужого горя никогда не выключаются. А горя вокруг много, и я его — не хочу! устала! не могу больше! — вижу.

Бегу по подземному переходу. Уже почти выбралась наружу. Вдруг вспышкой в сознании — бабушка, торгующая фиалками. Останавливаюсь. Выдыхаю. Не хочу оборачиваться, потому что знаю: она там сзади стоит, эта бабушка с фиалками.

В голове мелькают мысли: «Ну, что я как дура? Что я ей скажу? Вдруг обижу своими деньгами?» Тем не менее, разворачиваюсь и иду к ней.

Спрашиваю, почём фиалки. Копейки. Надо всучить сумму больше, потому что от хорошей жизни бабушки не торгуют в переходе комнатными цветами. Милостыню не просит. Значит, гордая. Надо дать крупную купюру, чтобы не нашлось сдачи, и не пустить за разменом. Сказать: «Не надо. Очень красивый цветок, а мне некогда ждать сдачи. Спасибо вам огромное. Я давно такой хотела». Взять растение и быстро уйти.

«Некогда ждать» бабушек не оскорбляет. Деньгам они рады. Проверено.

Нужды вокруг очень много, очень. Отчаянья. Горя. Ужаса. Продираясь сквозь это в Интернете и жизни, я дошла до того, что радуюсь, когда меня кидают на бабки. Значит, просто развели. Значит, то были обычные мошенники, а не люди, столкнувшиеся с большой бедой. Ну, и хорошо. Одним горем в мире меньше.

Я знаю: то огромное количество людей, что рассказывает мне о своих тяжёлых временах, — мизер, по сравнению с тем, сколько из вас молчит.

Возможно опыт, накопленный мной за несколько лет чтения писем, в которых люди делятся своими бедами, поможет кому-то из вас.

Вот три истины, которые я вывела. Они просты, но, может, в этом и заключается их сила.

Во-первых, всё относительно. Горе — тоже. Сталкиваясь с очередной болью кого-то из вас, я думаю: «Страшнее этого быть не может». Потом приходит другое письмо, и я понимаю: этому человеку — ещё хуже.

Это ни в коем случае не призыв к тому, чтобы злорадствовать над ближним, горе которого — тяжелее, а отчаянье — глубже. Нет. Это попытка объяснить, что мир жесток не только по отношению к вам, но и к миллионам других. А те, к кому он добр, в любой момент могут увидеть другое его лицо. Мы все — в одной лодке, короче. И завидовать в этой лодке — некому.

Из этого вытекает второе: в мире нет ничего постоянного, незыблемого. Нам не за что зацепиться. Никто и ничто не может гарантировать нам счастья завтра. Более того, никто и ничто не может гарантировать нам самого завтра.

Мы делаем всё, чтобы избавиться от ощущения хрупкости бытия: копим деньги, приобретаем стены, вступаем в брак. Но всего этого мы можем лишиться в любой момент: дефолт, взрыв, смерть, метеорит.

Бороться с хрупкостью бытия — всё равно, что тушить извергающийся вулкан из шприца или пытаться отбиться от цунами при помощи доски для сёрфинга. Ну, очень неэффективно.

Мир ненадёжен. В нём вообще нет ничего надёжного. Из-под нас выбивают даже такие, казалось бы, накрепко привинченные к полу табуретки, как материнская любовь, потому что мамы, увы, когда-то уходят, и мы с этим ни хрена не можем поделать.

Всё, что нам остаётся, — это принять ненадёжность мира, как данность, и не переть против неё. Какие бы замки мы ни построили, они всё равно будут на песке и из песка, и любая волна или удар ноги их сметёт. Короче, не гнездитесь. Ни в каких смыслах. Это беспонт.

А что не беспонт?

Не беспонт — это третье: любовь. К людям — близким и далёким, к миру — пусть и хрупкому, к Б-гу — даже если вы в Него не верите, Он всё равно любит вас больше, чем вы сами умеете любить себя.

Если вам кажется, что вам нечем или некого любить, просто отдавайте. Помогайте окружающим, чем можете. Если вам кажется, что вы ничем помочь не можете, знайте: вам кажется. Всегда есть те, кому нужна ваша помощь. Откройте глаза.

Сердце при этом можете не открывать. Помогайте бездушно, если ваша душа замёрзла и не чувствует чужого горя. Помогайте на автомате. Это всё равно называется «отдавать».

Отдавая, даже на автомате, вы начинаете любить. А любовь — и только она — останется с вами навсегда. Не та, которую вы потребляете — её у вас могут забрать, даже материнскую, — а та, которую отдаёте. Её у вас никто не отнимет. Она — единственное, чем вы гарантированно владеете и будете владеть всегда.

Самое надёжное вложение — это вложение в свою душу. Всё остальное — мыльный пузырь и попытки потушить вулкан из шприца или отбиться от цунами при помощи доски для сёрфинга.» (с.)