Седьмая симфония.Тамара Цинберг.
отрывок......(февраль 1942 г.блокадный Ленинград)
«Я не могу больше. Я не могу так больше. Я здесь с ума сойду. Алеша! Не могу я больше голодать. Ведь днем и ночью, и конца этому нет, все время. Все равно мы все умрем здесь. Я не могу так больше».
Выйдя из комнаты, она в изнеможении прислонилась к стене.
Одна-единственная мысль поглотила ее целиком: как решиться на это!
.........................................................
Ей бы не останавливаться, ей бы уйти.
Но она тотчас остановилась, словно этот тихий оклик «Нина!» имел силу приказа и гремел, как трубный голос. Она обернулась и с испугом взглянула на подошедшую к ней женщину.
— Ты куда это, Нина? С мешком…
— Евгения Петровна, я уезжаю, эвакуируюсь, — тихо проговорила Нина. — Нас от Алешиного завода везут.
— Как везут? Ведь кругом немцы! Поезда же не ходят.
— На машинах. Через Ладогу.
— Через Ладогу? — спросила женщина, и голос ее дрогнул.
Ладога. Короткое, древнее слово, которое вдруг возникло, никто не знает откуда, и шло теперь по городу, от человека к человеку, неся с собой надежду, которой не смели верить. И каждый, боясь поверить, все же передавал это слово другому, и его уже повторяли все.
И вот теперь старая женщина стоит, прижимая руки к груди, и там, внутри, что-то отпустило ее. Этот страх, леденящий страх, который сжимал ее сердце каждое утро, — он отпустил ее, и она стоит, улыбаясь в темноте, а по лицу у нее текут слезы. «Нина Воронова едет через Ладогу. Там дорога. Значит, это правда. Там дорога, слава тебе, господи. Это оттуда нам везут хлеб».
Нина все еще стояла перед ней не шевелясь, и тогда женщина, опомнившись, спросила: «А Алексей Петрович пишет?»
— Пишет, — с усилием проговорила Нина.
— Нина, а Митя?
Нина молчала, словно не расслышав вопроса. Потом сказала очень тихо, с трудом выговаривая слова: «Умер он…»
................................................
Следы ее неровных шагов были еще видны. Но вот и их уже засыпал мягкий снег.
На Ладоге тоже шел снег.
Он продолжал идти и тогда, когда уже совсем рассвело и идущие друг за другом грузовики вышли на широкое пространство озера.
Ленинград остался позади. И хотя впереди до самого горизонта не видно было ничего, кроме мутной мерцающей пелены падающего снега, — там, в этой смутной дали, уже угадывалась Большая Земля.
5
В это время в Ленинграде, в полутемной холодной комнате просыпается Митя Воронов. Он лежит неподвижно. Его маленькое бледное лицо наполовину закрыто одеялом и сползшей набок меховой шапкой.
Понемногу в комнате становится светлей.
Медленно и словно неохотно мальчик открывает глаза. Несколько секунд он равнодушно смотрит перед собой, потом с трудом приподнимается и садится.
Шапка, надетая на него, но не завязанная, осталась на подушке. Грязный платок, съехав назад, открыл белокурые, спутанные, мягкие волосы, косо подрезанные спереди неумелой рукой. Лицо его не выражает ничего, кроме покорной усталости.
Как всякое живое существо, он машинально обращает свои глаза к свету. Это слабый свет. Он плохо проникает сквозь замерзшие стекла, перекрещенные тонкими полосками наклеенной на них бумаги. К тому же окно затемнено наполовину поднятой, косо свисающей шторой.
Равнодушный взгляд ребенка медленно блуждает по маленькой комнате, заваленной наспех брошенными вещами. Все здесь обличает поспешный отъезд, лихорадочные сборы измученного и полного отчаяния существа.
Ребенок не догадывается о том, что произошло, но в его затуманенный слабостью мозг постепенно проникает сознание, что что-то случилось в окружающем его мире. Что-то тревожное и страшное.
Тонкие брови приподнимаются с недоумением, и он скашивает глаза на закопченный чайник, который нелепо, боком лежит на полу рядом с чем-то легким, воздушным, пестрым.
Губы его вздрагивают, и он тихо произносит: «Мама». Два коротких слога, о которых скорее можно догадаться, чем их расслышать, так тихо они произнесены.
И легкое облачко пара подымается в холодном воздухе из его маленького полуоткрытого рта.
..................................
Вот так «мать» эвакуировалась одна, так как с детьми до 3 лет не эвакуировали…… она оставила ребенка 2, с половиной лет умирать от холода и голода в холодной квартире под бомбежками.Я не смею её «судить» ибо не знаю, что пришлось ей пережить, не испытывала я Такой голод, страх, войну, отчаяние.................
Но ведь можно было хотя бы в райсовет отнести ребенка, в детдом… кстати ребенка подобрала девочка — подросток 14 лет… случайно во время бомбежки и оставила себе… и они выжили. НУ вот КАК ТАК у также голодающей девчонки материнский инстинкт сработал сильнее, инстинкта «родной » мамаши........
меня ужасает не сам поступок, а условия, которые этому способствовали… что же это было за время в жизни людей, раз они были доведены до ТАКОГО????? КАК ОНИ ЭТО СУМЕЛИ ПЕРЕЖИТЬ?????
читать надо-чтобы помнить и знать! но уж очень больно, смогу ли я такое прочесть....
там было ещё страшнее… детей варили. Ладно хоть эта мамашка не съела своего и хорошо что он выжил!
ненавижу таких матерей
я не читаю такое… впечатлительная очень
И как в любой экстремальной ситуации раскрывается вся изнанка человека, его сила и слабость, добро и зло. Эта женщина просто оказалась очень слабой… не дай Бог никому больше на земле пережить что-то подобное...
Не у всех силён материнский инстинкт, а, возможно, она обезумела от голода и страданий.Или решила, что всё равно умрут.потеряла надежду и увидела её только для себя.Но вообще не понять такое, с другой стороны, я не была в блокадном ленинграде, там же и людоедств было.Кто-то свой пайок ребёнку отдавал, а кто-то ребёнка на смерть оставлял.
оегко судить сидя в теплых квартирах, в пяти минутах от магазина и зная голод лишь с диеты.
та мать поступила как раз в соответствии с базывыми инстинктами. а базовый — далеко не материнский. а самосохранения. те же животные в голодные года убивают свое потомство, а не пытаются выкормить в угрозу своей жизни.
да и сам материнский инстинкт длеко не любовь к ребенку и не желание дать ему лучшее, а всего лишь дать еды на плач и помыть попу на него же, то бишь помоч выжить.
однако, мы не животные и инстинкты у человека выходят на первую роль, когда ломается кардон психики. сознания и безсознательного.
дальше вопрос в том, что же произошло именно с ней, что она, вопреки заложенными тысячелетиями поведенчиским шаблонам уже в психике о человеческом, а не животном, отношении к ребенку, поступила так как поступила?
я не психиатр, но предполагаю два варианта. первый — аффект. который может длиться далеко не несколько минут. то бишь временное психическое заболевание, не позволившее ей подумать о ребенке, а, напротив, заставляющее думать только о себе и самосохранении. в криминальной практике в состоянии аффекта убивают даже тех, кого глубоко и искренне любят. как потом живут с этим? тяжело живут. так тяжело, что не дай бог ибо в таком случае они того не заслужили.
второй вариант — помутнение рассудка в котором ей и правда показалось, что ребенок умер. не знаю, какой бы диагноз поставил врач, наверное, шизофрению.
но. в любом случае вряд ли бы психиатр назвал ее здоровой после надлежащего обследования.
и тут снова вопрос: насколько правильно, этично и морально осуждать человека с психическим заболеванием?
ну и чуток наблюдений из моего жизненного опыта. знаешь, о чем думают матери, оставляющие своих детей? почти все думают, что так ребенку будет лучше. за исключением все тех же различных психических заболеваний. а о чем думают матери, убивающие детей? либо о том, что ему снова будет так лучше (умереть) или не думают о нем, как о живом существе вообще. последний вариант — всегда психиатрия.
блакадный Ленинград, на мой личный взгляд, сама трагичная страница нашей истории. тогда в людях повылезало все: и героизм, и срань души. но все же, осуждать тех, кто поступал «не по людски» мы права не имеем. так как ни ты, ни я не знаем, чем бы стали даже в менее ужасной ситуации. а вот восхищаться героизмом, помнить его, рассказывать о нем своим детям — уже очень стоит. и лучше пообсуждать ту девочку, которая нашла малыша, заботилась о нем, отдать ей, скорее всего уже покойной, соответствующие почести пусть хоть комментарием на сайте, но помнить и не забывать, чем осуждать мать ребенка. хотя и ее поступок знать надо как оборотную сторону монеты.
Ох, ужас, понимаю, мы это не пережили, и дай Бог не переживем, помимаю, тяжело, невыносимо, понимаю — хоть нам все равно не понять…
Но оставить ребенка в этом ужасе, да хоть умереть, но с ним....
страшно… страшное время… старшные ситуации....
… я не смогу такое прочитать....
в голове не укладывается...
Книгу не возьмусь читать, моя психика не выдержит, очень близко к сердцу все принимаю ((( пока комментарии читала, ревела
Нам никогда не понять эту женщину, мы не были в тех условиях и дай Бог не оказаться! Это ужасно, своего родного крошечку оставить(((
это ужасно… дай Бог нам никогда такого не узнать((