Просто напишу как все произошло (про папу)

В пятницу 12 июня в 5 часов вечера позвонила мама. И сказала, что у папы инсульт, и он в реанимации. Я как раз шла из магазина, мы поговорили, я шла и думала, что как же так, не может быть, чтобы прям было что-то страшное. Реанимация – это, конечно, серьезно, но я столько слышала у знакомых и родственников о случаях инсульта, и потом человек возвращался к привычной жизни, поэтому у меня все равно в мыслях была уверенность, что ничего особенно ужасного не случилось.

Пришла домой, тут Уля, и не было совсем возможности для уединения и переживаний. Я, конечно, звонила каждые 2 часа домой, мама говорила, что все без изменений, состояние у папы тяжелое. Потом мама позвонила и сказала, что завтра за мной приедет мой двоюродный брат. Так вечером в субботу мы были дома, в деревне.

Уля, конечно, хорошо нас отвлекала. Но мы и не верили, что папа не выкарабкается. Врачи говорили так: состояние стабильно тяжелое, он не может говорить, но он в сознании, сначала еще говорили, что парализация одной стороны тела, но потом сказали, что руками ногами он двигает. Что конкретно поражено в голове, величина очага поражения — все это можно диагностировать только с помощью томографа и мрт, а ни того, ни другого в Бузулуке нет уже год. Было, но сломалось. Врачи говорили, что видят диагноз по клинике.

В воскресенье утром нам сказали, что стал плохо глотать, и что поставили зонд. Мама была очень потерянная, да и мне тоже было страшно, воскресенье мы вообще провели, как в тумане.

А в понедельник уже с утра, когда мы поехали в больницу, врач-реаниматолог разговаривал с мамой около 40 минут, он сказал, что да, инсульт тяжелый, но отчаиваться рано, если он выдержит 10 дней, то можно будет говорить о том, что опасность для жизни миновала. Вот мы и жили этой надеждой, молились.

Потом нам сказали, что он уже кушает сам, мама варила бульончики, и мы отвозили их в больницу. Сказали, что сам пьет, что пытается разговаривать, велели купить эспандер, чтобы разрабатывать руку.

А в пятницу 19 июня мама поехала в больницу без меня и Ули (обычно мы ездили тоже и гуляли по больничному двору, а в этот раз мама поехала пораньше, во время дневного сна дочки), и ее очень долго не было, часа 4. Правда мы пока поспали, пока погуляли, время быстро шло, но когда я поняла, что мамы нет 4 часа, какое-то волнение закралось внутрь. Я позвонила, мама таким тусклым голосом сказала, что папе хуже. Резко поднялось давление, потом упало, и он впал в кому, перестал дышать, подключили к ИВЛ. Мама стояла в коридоре и разговаривала с врачом, когда выбежала медсестра и сказала, что срочно надо идти в палату. И врач пошел именно в папкину палату. Около часа его не было. Потом он вышел, сказал маме, что у папы только что останавливалось сердце, его удалось завести, но что будет дальше, он не знает. Сказал «езжайте домой, не стойте над душой, мне самому тяжело. Если сердце выдержит, значит выберется».

Мама приехала домой около 5 часов дня и рассказала мне все это.

И вот около 18.30 вечера звонок, мама берет трубку, говорит «да, слушаю», потом бросает телефон на пол, падает в кресло и закрывает лицо руками. Этот ужасный миг, когда ты понимаешь, что да, сказали, что он умер, но это еще не произнесено вслух и где-то в глубине души ты отчаянно веришь, что вдруг еще нет, вдруг нет.

«Он умер?» — спрашиваю. Мама не отнимая рук от лица кивает головой, начинает рыдать. Уля бегает под ногами, гулит, приносит мне игрушки. Я беру ее на руки, ухожу в зал, глажу ее по голове, говорю ей «мой хороший, сладкий», улыбаюсь ей. Я не плакала, Уля повела меня во двор, я ходила с ней за ручку и все было также, как всегда. Я слышала, как мама рыдает, но что я могла сделать, как ей помочь?

Уже через минут 15 отовсюду стали сбегаться друзья-родственники, дома были непрестанный плач и рыдания, я не заходила домой, потому что боялась, что Уля испугается. Так и ходила с ней по двору. В какой-то момент посмотрела на крыльцо – оно все было заставлено обувью, около дома стояла тьма машин, приехал глава района, подошел ко мне, «держитесь, крепитесь», я кивала головой – я не осознавала того, что произошло. Сколько было людей, все откуда-то узнали, это даже поразительно, как быстро разошлась эта новость во все концы.

Привезли папкин портрет, поставили, сварили кутью и поставили рядом, зажгли свечку, убрали в зале ковер с пола и отодвинули телевизор, зеркала в доме накрыли белыми простынями – дом, наш милый дом преобразился за какой-то считанный час, стали варить щи, т.к. будет много народу и надо, чтобы была еда. Шли мамкины подруги, приезжали папкины друзья, все плакали. В какой-то момент у меня забрали Улю – забрал папкин друг и стал с ней гулять, тогда я, наконец, пошла в дом, мама искала в шкафу черную одежду – нам с ней надо было одеть черное, а у мамы не было из летних вещей черного. Я тоже с собой ничего не брала такого. Еле нашли более менее подходящую одежду. Черные платки нам дал кто-то из родственников.

Андрей с родителями приехал в ночь.

На следующий день папу должны были привезти домой.

Утром приехали бабушка и дедушка (папкины родители)… Им сказали еще вчера, и сразу же вместе с теми, кто сообщал им о смерти, отправили сельского фельдшера. Та сразу их наколола всеми уколами и успокоительными.

Бабушка и дедушка рыдали в голос. Я, конечно, понимала, что это их подкосит, но я не осознавала, что настолько. Улю мы переселили временно на эти дни к соседям, там же были и свекры, которые взяли на себя полностью заботы об Уле в эти дни, за что им огромное спасибо.

В 3 часа дня должны были привезти папу, у меня стали трястись руки, и сердце биться так, что я его ощущала неприятно очень в груди.

Подъехал катафалк, мама, бабушка с дедушкой, тетя Таня (сестра папы) и все другие пошли к воротам, а я не могла, ноги отяжелели, и я отрывала их с трудом. Вышла в веранду и дальше идти не могла. Папу вынесли из машины, занесли во двор, все стали в голос рыдать, пронесли мимо меня и занесли в зал. Все волной пошли в зал, я зашла в хвосте. Открыли папе лицо в гробу, мама и дедушка с бабушкой упали на гроб, а я повернулась к Андрею – он был все это время сзади меня и все время меня поддерживал – и тоже рыдала у него на груди, и все не могла заставить себя повернуться к папе. Но потом повернулась. Его лицо, очень сильно сжатые губы, руки на груди… связанные веревкой, в руках крест, иконка… Обычно перед покойниками всегда некий страх, а это не было страха, я прикасалась к его рукам, гладила его плечи, грудь. Руки холодные, остывшие.

Остаток дня прошел также – ехали люди, выражали соболезнования мне и маме, я то плакала, то успокаивалась, несколько раз меня заставили поесть, но чаще всего я сидела у гроба.

На ночь ушла ночевать к соседям, уложила Улю, потом решила немного побыть дома, но когда шла к выходу, увидела, что родители Андрея, соседи и моя тетя сидят на кухне и ужинают, позвали меня, я пошла, подошел Андрей. Они пили какую-то настойку, предложили мне, я не отказалась. Выпила 3 рюмки. И пошла уже домой.

Такое странное чувство – заходить домой, и сразу с порога чувствовать этот запах, в домах, где находится покойник, такой характерный запах, который ни с чем не спутаешь – запах цветов, масла, свечей… Видеть на крыльце крышку гроба, венки…

Где-то до двух часов ночи побыла дома, потом уже ушла спать.

А в воскресенье были похороны. Мы шли по главной улице деревни до сельского ДК – прощание решили сделать там, так как народу было очень много, кто собрались на похороны, больше 200 человек. Машины было негде парковать, и люди их оставляли прямо по обеим сторонам дороги – и эта вереница машин растянулась на половину села. В ДК тоже все не поместились, заходили по очереди. Был траурный митинг, всякие большие начальники сказали хорошие слова, папе было бы приятно то, с какими почестями его хоронят. Но его и правда уважали и любили. Одно дело – слова, а другое дело, видеть, как реально все эти большие и серьезные мужики вдруг рыдают у гроба.

После митинга было отпевание в церкви, потом похороны. Да, действительно очень тяжело – видеть папу, пусть даже просто его тело, последний раз, подходить и прощаться. Видеть, как опускают гроб, как сыпется земля в могилу.

И на поминках я тоже плакала. Зал был большой, накрыли сразу на 200 человек – и то все не поместились, поэтому делали в 2 захода. Такой огромный зал, накрыты столы, куча людей, прям как будто свадьба, а это папа умер. Его портрет в центре зала…

Ну а потом мамкины друзья отвезли меня и Андрея домой, дома уже было все более менее убрано, свекры играли с Улей. Мне тоже пришлось сразу вливаться в потребности ребенка.

Андрей побыл с нами неделю после похорон, потом уехал, и мы остались жить втроем — я, мама и Уля. Даже и не подозревала, что прошлое лето, которое я проводила у родителей, было последним летом в кругу моей семьи. Улька тогда была совсем маленькая, и мы постоянно говорили «вот на следующее лето она тут бегать будет, есть малину, играть с песочком» — да, действительно, она все это далет сейчас. И в песке возится с упоением, папа как раз за неделю перед инсультом, сделал ей песочницу, он очень ждал внучку. И в бассейн она ныряет, и по двору ей так нравится носиться — да, мы этого очень ждали, но даже и представить не могли при каких кошмарных обстоятельствах это все увидим. Я даже не фотографирую ее уже месяц, хотя раньше каждый день делала миллион фото. Понимаю, что ребенок не при чем, но я все равно буду потом смотреть на эти фото, хоть через 10 лет, хоть через 20, и помнить, что в это время мы переживали. Поэтому не хочу фотографировать. Больно сейчас очень, и страшно, и непонятно. И где-то надо взять сил, чтобы жить дальше.

Я хочу, чтобы мама переехала в Оренбург, но с этим много сложностей, маме трудно сейчас принять и осознать то, что случилось. Трудно и мне, и почему-то с каждым днем все труднее осознавать действительность. Понимать, что здесь в этой жизни я никогда больше не увижу папу. Я не увижу его восторг по поводу достижений Ули – а он всегда так радовался даже совсем-совсем мелочам. Даже когда она спала, он постоянно заходил в комнату, смотрел на нее и улыбался. Он так и не увидел, как Уля ходит. А еще он все мечтал попарить ее веником в бане.

Понимаю, что надо жить дальше, не мы первые, не мы последние, но такое чувство, что уже никогда не будет такой абсолютной радости и счастья, как раньше. Все равно теперь все время даже через 10 и 20 лет, когда будут происходить в жизни значимые и радостные события, внутренне я всегда буду испытывать печаль, что папа не дожил до такого и не может разделить с нами хорошие моменты.

Много текста получилось.

А это последнее фото с папой — сделано 15 мая этого года, тогда же он последний раз и видел Улю.