Первая любовь (книга 1) Смелый поступок (ч. 13)

Смелый поступок.

Дни неумолимо летели один за другим. Так на смену бабьему лету пришли осенние дожди, мокрые дороги и грязные опавшие листья, которые затем сменились снегом и первыми морозами. Был конец декабря, а в душе у меня только все расцветало…

На последнем уроке литературы перед новогодними каникулами произошел некий инцидент, который не заставил сомневаться в наличии моей любви к НЕМУ.

Была перемена, и одноклассники изрядно расшалились. Кто-то играл в «сифу» — в игру с бросанием тряпки, Кто-то что-то писал и рисовал забавное на доске. Прозвенел звонок. Даня, стоявший на стреме, заорал: «Шухер!». Это означало, что учитель идет по коридору и что нужно перестать дурачиться. Тряпка оказалась у Наташи – у той самой, которая мне фотографию с Петром Алексеевичем подарила. Она, недолго думая, просто кинула ее на лампу под потолок. Тряпка не упала. В классе раздался смех.

И вдруг на пороге появился Петр Алексеевич. У него вид был немножечко недовольным. Это заставило всех замолчать. Он увидел, что доска вся исписана и изрисована и сказал спокойным голосом, что нужно стереть с доски. Кто-то из мальчиков заметил, что тряпка на лампе. Петр Алексеевич поднял свои глаза, увидел эту картину и спросил так, что даже я, сидящая напротив него и любящая всем сердцем, отклонилась назад: «Кто это сделал?!!» В классе было гробовое молчание. «Еще раз спрашиваю: кто это сделал? Кто дежурный?!!» Наташа встала из-за парты, пошла за шваброй, сняла тряпку с лампы и вытерла доску. Все смотрели и молчали. Все ждали, что же будет дальше…

Когда Наташа все исправила, Петр сказал: «Спасибо, Наташа. И вам не стыдно? Никто так и не признался». А потом, помолчав и закатив глаза, из которых, как мне показалось, вот-вот скатятся слезы обиды, вскричал: «С Новым Годом! Урок окончен!», — разломал карандаш на две части и выбежал из класса.

Несколько секунд все были в шоке. Молчали. Затем начался галдеж. Кто-то стал обсуждать, что он ведет себя неадекватно, кто-то стал смеяться над происшедшим, кто-то просто заниматься своими делами. А я… А что я? У меня душа просто вся разрывалась от боли за него. Мне было его так жалко. Я чувствовала свою вину перед ним. Не вину класса, а именно свою вину перед ним. Я хотела, чтобы он вернулся снова в класс. Я испугалась, что он от нас откажется. «А если откажется? Как же я без него? Неужели я не буду видеть его глаз, слышать его голос… Мне многого не надо. Я просто хочу, чтобы он был счастлив, чтобы ему ничто не причиняло боль. Не хочу, чтобы мы вот так прощались перед Новым Годом…», — такие были мои мысли в тот момент, а слезы просто подступали к моим глазам.

В тот день со мной за первой партой сидела моя Маришка, а сзади нас Андрей с Толей. В тот момент, когда я думала о своем, они активно обсуждали, что нужно что-то предпринять, чтобы вернуть его. В какой-то момент Марина оторвалась от беседы и посмотрела на меня. Она смогла увидеть всю мою боль. Марина ничего не сказала, ничего не стала спрашивать, а просто приобняла меня. Я прошептала: «Мариш, я хочу вернуть его… Я хочу извиниться… Нужно извиниться… Но я боюсь». Марина посмотрела на меня и над чем-то стала думать. Затем она повернулась к нашим друзьям и озвучила им мою мысль. «Вы меня поддержите, ребята? Я просто выйду, извинюсь… Я просто не хочу одна выходить. Страшно. Вы можете быть не вдалеке от меня?». Андрей с Толей внимательно смотрели на меня и не было ни тени улыбки в их глазах. «Конечно, Катя. Мы поступили некрасиво. Извиниться нужно», — ответили они.

Решительным движением я встала из-за парты и практически рванула к двери. Мне уже было по сути все равно, идут ли за мной мои друзья поддерживать меня. Я решилась, хоть в душе все трепетало от страха.

Я открыла дверь в коридор и вышла. Он стоял у окна и о чем-то думал. Такой мечтательный, грустный, такой близкий и одновременно такой далекий. Услышав, что дверь открылась, но, еще не успев посмотреть в мою сторону, он спросил: «Я разве кому-то разрешал выходить из класса?». Однако, увидев меня, Петр Алексеевич замолчал. Он стоял и смотрел на меня, и глаза его излучали теплоту и ласку. Сначала сияли его глаза, а потом он и сам стал улыбаться мне, и улыбка у него была нежная-нежная. Я решительно направилась к нему. Поравнявшись с ним, я стыдливо опустила глаза и сказала кротко и с чувством: «Петр Алексеевич, извините нас, пожалуйста». Я чувствовала, как краска прилила к моим щекам, но продолжала: «И я… мы очень хотели бы, чтобы Вы вернулись в класс и продолжили урок». Он видел мое волнение и постоянно старался меня перебить: «Катя… Катюша…». С какой же теплотой он произносил мое имя…

Мы некоторое время вот так стояли: он смотрел на меня прямо и уверенно, с нежностью в глазах, а я стояла, склонив голову от смущения. Но оказалось, что в коридоре мы были не одни. Мои друзья выглядывали из-за двери. Увидев их, он весело спросил: «Что вы там столпились? В качестве поддержки? Возвращайтесь в класс». Они исчезли за дверью, а мы стояли с ним у окна. Осмелившись, я подняла на него глаза. Он смотрел на меня с таким чувством. «Пойдем?», — ласково спросил он меня. Я кивнула. Мы отправились в класс.

Я вошла в класс первая, смущенная, красная, но такая счастливая. Меня встречали аплодисментами. Я понимала, что большинству ребят весело и они просто издеваются, но меня это не волновало. Следом вошел Петр: «Ну все, хватит! Успокоились. Продолжим урок».

Так начался урок. Наш с ним урок…

>