Мои мемуары. Часть 3. Очень-очень длинная!

Вот я и закончила… Жара стоит жуткая, писать тяжело… Надеюсь, читать будет легче...

Часть третья моих мемуаров. Как и обещала, посвящаю ее своей маме. Пожалуй, это будет самая тяжелая часть моих рассказов…

Если меня спросят, какой была моя мама, боюсь, что я не смогу ответить правильно. Единственное, что я знаю наверняка – она была очень-очень хорошим человеком. И не потому, что она моя мама. А потому, что так и было.

Мама была обычной русской женщиной, той самой, которая всю свою жизнь готова посвятить семье. Дому, мужу и детям. В ущерб себе. У нее не было карьеры. Не было высшего образования, не смотря на то, что она была умной. Просто у нее не было возможности все это делать. В 18 лет она вышла замуж за моего папу, в 19 лет родила своего первого ребенка – мою старшую сестру. В 25 на свет появилась я.

Мои родители с самой свадьбы жили с родителями мамы – моими бабушкой и дедушкой. На пятерых (а когда родилась я, то на шестерых) у нас была двухкомнатная квартира. Отец с дедом были рукастыми, поэтому женщины ни в чем не нуждались – двери не скрипели, краны не текли, полочек хватало.

Когда мне было года три, отцу на заводе дали однушку в новом доме и наше довольно большое семейство, в количестве четырех человек, переехало жить отдельно. Пусть одна комната, зато отдельная и своя.

Дом был многоэтажным, с двумя лифтами, и за этими лифтами должны были следить лифтеры. Вот туда и пошла работать моя мама, когда кончился ее декретный отпуск. Хотя, наверное, на старое место ей выходить было и некуда. Завод, на котором она работала секретарем-машинистом (как-то так называлась ее должность) разорился, производство встало, всех сократили… А у мамы было двое детей, и за ними нужно было смотреть.

Лифтовая (комната, где сидели лифтеры в ожидании вызова) находилась на первом этаже нашего дома, поэтому для нас всех это было очень удобно – до школы и детского сада было 5 минут ходьбы, подняться на лифте наверх занимало еще меньше времени. Мама всегда была рядом. Если я или сестра болели, мама могла не брать больничный. Она сидела с нами, а если по работе нужна была помощь – она просто отходила на 5-10 минут и возвращалась. А когда я пошла в школу – она свободно могла отойти с работы, чтобы отвести меня туда, потом забрать, привести домой и накормить.

Сейчас я часто с грустью вспоминаю свое детство. Это было золотое время, впрочем, наверное. как и у всех. Никаких бед и забот, все просто, ведь мама всегда рядом. И пусть мне не покупали тех красивых кукол, которых я видела по телевизору, я все равно была счастлива, ведь у меня была семья, которая меня любила. Поэтому я была счастлива.

А была ли счастлива наша мама? Как мать, как женщина? Сейчас я очень часто задаю себе этот вопрос. И почему-то больше склоняюсь к ответу «нет, не была». И от этого мне грустно.

Сколько я себя помню, мой отец всегда пил. Мне кажется, что он не пил, только когда я была маленькой. Но может это потому, что я просто не помню этого? Я очень хорошо помню свой день рождения, мне было лет 8 наверное тогда… Было воскресенье, все гости уже разошлись, а завтра мне идти в школу, так что надо делать уроки…

Тут я сделаю небольшое лирическое отступление. Уже в этом возрасте у меня было плохое зрение. Я рано научилась читать и очень любила это дело, к тому же у моей мамы тоже было плохое зрение, она всегда носила очки. Вероятно оба эти фактора в совокупности «помогали» моему зрению стремительно снижаться. Мы часто ходили в детскую поликлинику к окулисту, но врач там была старая, она еще лечила мою маму (и это правда!) и методы у нее были соответствующие. Мы ели морковку и занимались с меткой на стекле, но это не помогало не то что уменьшить, но хотя бы даже остановить развитие моей близорукости. Зрение продолжало неумолимо падать. Врач сказала, что нам было бы неплохо сделать операцию, которая остановила бы это падение. Мы поговорили с отцом, он сказал категоричное «нет» — не дам резать ребенка, тем более глаза. Ешьте морковку.

Вот мы ее и ели до тех пор, пока эта врач наконец-то не ушла на пенсию. На ее место пришла молодая, активная женщина. Когда мы первый раз пришли к ней на прием, было немного страшно – новый врач, чего от нее ждать – неизвестно. Первый ее вопрос был – почему до сих пор не сделали операцию? Мы робко поведали, что наш папа против. На что она ответила – завтра же ко мне на прием с папой. Мы его привели. Она беседовала с ним наедине, что она ему говорила, я не знаю, полагаю, что что-то вроде «Вы идиот, ваш ребенок может ослепнуть». Но папа согласился и мне сделали операцию. Но все это было много позже, когда мне было 11-12 лет, а пока мне 8, я учусь во втором классе, зрение уже плохое, очки я еще не ношу, а мне нужно делать уроки…

Что делает человек, если он читает, но плохо видит? Он придвигает книгу ближе к глазам. А что он будет делать, если он пишет? Правильно, он будет наклонять голову вниз, чтобы приблизить тетрадь… И чем хуже он видит, тем ниже ему надо наклонить голову. А чем ниже его голова – тем сильнее сгибается спина. Это было камнем преткновения в нашей семье. Папе не нравилось, что я сутулю спину, когда делаю уроки. Папа не понимал видимо, что я плохо вижу, что пишу. Он ругал меня за это, дергал за хвост на голове, чтобы я поднимала голову, грозился прибить швабру к лопаткам, чтобы я больше не гнула спину. Его коронной фразой было «Подними нос!»… Как она меня бесила! Я изо всех сил старалась сидеть прямо, не сутулить спину и не наклонять голову, но я плохо видела, мне приходилось щурить глаза, но это не помогало, буквы получались кривые, мимо строчек и папа ругал теперь уже за это… Наверное, я старалась сделать все уроки, пока папа был на работе. Но ведь было воскресенье, а мы только что отметили мой день рождения и естественно, что папа был пьян.

Все было как обычно – я писала, он держал меня за хвост, я плакала, а мама пыталась меня защитить… Они сильно из-за этого поссорились и отец ушел из дома. Где он ночевал, я не знаю. Он вернулся только следующим вечером, после работы (наверное, уроки были сделаны уже). Родители помирились, но я до сих пор помню, как в мой день рождения отец ушел из дома.

Родители ссорились, иногда могли по несколько дней не разговаривать. И не только из-за меня. Я не знаю из-за чего, я была маленькой и многого не понимала. Наверное, из-за того, что отец пил. Мама просила его пить меньше, ну, например, дома за ужином, но он уже с работы приходил нетрезвым. Я помню только, что они ругались на кухне, а я приходила туда и просила их перестать, а они делали вид, что больше не ссорятся. А еще искала на сирени цветочки с пятью лепестками и ела их, загадывая желание. Конечно же, чтобы родители помирились. Почему-то это единственное желание, которое мне приходило в голову. Наверное, они действительно часто ссорились.

Как я уже ранее говорила, мама меня не заставляла ничего делать по дому. Максимум я вытирала пыль. Вся основная работа ложилась на плечи старшей сестры. Наверное, поэтому она меня ненавидела в детстве. Мы с ней часто дрались, а я еще соображала, что я маленькая и меня будут защищать, поэтому иногда любила поплакать гораздо больше необходимого, чтобы Катьке хорошенько досталось.

Я любила «помогать» маме печь торты и пироги. Помощь заключалась в сидении рядом, иногда размешивании чего-нибудь. В награду я получала на облизывание миску с остатками сладкого теста. Когда я стала старше, и мы съехали на другую квартиру после свадьбы сестры, я стала больше в этом помогать – всякие печенья, да и торты мы уже делала в четыре руки. Но в основном мама справлялась одна – все будни я проводила в школе и на занятиях на курсах, а в выходные она давала мне отдыхать. Тогда мне это нравилось, но сейчас я понимаю, что это было не правильно.

Хоть я и не делилась с мамой всеми своими секретами (а были ли таковые до знакомства с Лешкой?), она, тем не менее, была самым близким мне человеком. Ее одну я любила по-настоящему. И жалела. Сестра жила отдельно и приезжала редко, в основном пожаловаться на мужа, отец для меня становился с каждым годом все более и более чужим. Мы даже практически не разговаривали с ним. Центром семьи была мама – она была тем самым мостиком, которых нас всех соединял между собой и делал Семьей.

Отец для меня был чем-то лишним и посторонним. Я понимала, что он нас кормит, что мы живем на его зарплату, но не понимала, что дает ему право обижать маму. Он пил все больше, а делал все меньше. Наш вялотекущий ремонт растянулся на 5 лет и так и не был закончен. Вечером после работы он не хотел ничего делать, потому что он устал, а в выходные работать удавалось только тогда, когда по телевизору была реклама. Понятно, что этого времени было слишком мало. Мама с завидным упорством овна пилила отца, чтобы он работал, а папа, с аналогичным упорством второго овна, продолжал смотреть телевизор. Вот так и жили. Мама пила валерьянку, папа смотрел телевизор, а я играла в Гарри Поттера на компьютере. Позже, когда мне было уже лет 19-20, я пыталась ее защищать, вставала между ней и отцом, кричала на него, что он не должен так себя вести… Но что мы, две слабые женщины сделаем против одного пьяного мужика? Нет, она нас не бил, но мог сильно толкнуть, мог кричать, и это были обидные слова! А это тоже не способствует ин физическому, ни психическому здоровью…

Мне казалось всегда, что моя мама – это нерушимая скала. Она всегда будет здоровой, веселой. Всегда будет с тем же упорством доставать отца, готовить вкусную еду, печь торты и встречать меня с работы. Я была уже достаточно взрослой, чтобы понять – моя поездка за границу обошлась родителям дорого, они влезли в долги. И я должна их отблагодарить за это. А точнее – маму. Отец не заслуживал отдыха – он и так много отдыхает вдвоем со своей сорокоградусной. А мама ни разу не была на море. Лешка как-то ездил в Адлер с другом, и они побывали на экскурсии в Абхазии. Он рассказывал, что там очень-очень красиво и хорошо и я мечтала отправить туда маму. Накопить денег и купить ей путевку.

Для меня было громом среди ясного неба, когда маму первый раз положили в больницу. Маточное кровотечение, нужна чистка. На время, пока она была в больнице, я осталась в семье за хозяйку. По телефону она мне рассказывала, что приготовить и как, я все записывала, потом звонила с дополнительными вопросами. Так мы и ждали ее возвращения из больницы. Но через какое-то время ее положили снова. Снова чистка, снова общий наркоз. Снова я за хозяйку. Однажды, когда отец напился, я разозлилась – если он будет пить, то я не буду готовить. Зачем? Пьяный он не знает меры, съедает все, что можно, пачкает все на кухне. А мне убирать? Мама ему жена, она ему все это прощает, а я в домработницы к нему не нанималась. Так я ему и сказала. А он поехал к маме в больницу и стал кричать на нее на все приемное отделение, чтобы она собиралась домой. Полечилась – и хватит. Пока она тут валяется, дома жрать нечего. Хорошо, что медсестра вступилась за маму и выгнала его.

Мама жаловалась, что в этой больнице плохо кормят, и я приезжала домой с работы, грела ей суп, переливала в баночку, кутала в полотенце и везла в больницу, чтобы она поела домашнее и горячее. Но, увы, есть она не хотела, и пока мы гуляли все безнадежно остывало. Поэтому я стала покупать в сети быстрого питания большие вкусные бутерброды, они были горячими и, пока мы гуляли вокруг больницы, она их ела.

Однажды мама пожаловалась, что стала хуже видеть. Точнее не совсем хуже, а как-то непонятно, искаженно, что ли. Я нашла ей телефон платного глазного центра, но там так и не нашли причину этих изменений.

Со временем я узнала, что у мамы миома матки и нужно ее удалять. Всю матку, т.к. опухоль слишком большая и разрослась в таком месте, что иначе никак. Иначе кровотечения так и будут продолжаться. Я уже не помню, сколько она перенесла чисток. Она стала хуже писать, буквы получались какие-то угловатые и корявые. Сейчас, когда я иногда листаю ее записную книжку и вижу там рецепты, которые в начале книжки были записаны ровным, аккуратным, красивым почерком, а ближе к концу буквы становятся неровные, кривые, как будто ручку держит ребенок, я начинаю плакать. Ей стало сложно ходить, потому что ее шатало. Вроде бы идет прямо, и вдруг ее швыряет в сторону. Мы предполагали, что это из-за постоянных кровотечений. А врач толком не говорила ничего.

Маму несколько раз клали в больницу для проведения операции по удалению матки, но что-то не срасталось, ей делали процедуры, возможно, снова чистили, отправляли домой, и говорили приходить через две недели. Так наступила осень 2011. Тогда я была точно уверена, что буду всю зиму откладывать деньги, и отправлю летом маму с сестрой (чтобы не скучно было) в Абхазию, в санаторий. Ей будет полезно. Естественно, я никому об этом не говорила, это должно было стать сюрпризом.

Маму в очередной раз положили в больницу, на этот раз уже все, сто процентов на операцию. Но за день до операции ее лечащий врач, гинеколог, предложила ей сделать МРТ головного мозга, просто на всякий случай. Мама ходила все хуже и хуже, сама могла идти только по стеночке, мы поднимались к ней в палату, потому что спускаться по лестнице она не могла. Поскольку не было показаний, МРТ могли сделать только платно. Хорошо, что у мамы были деньги, она долго откладывала на ремонт балкона. Отец договорился с кем-то на работе, и маму на машине забрали из больницы и отвезли на это платное МРТ. Результат – киста головного мозга, где-то в основании черепа, рядом с мозжечком, размером с куриное яйцо. Поэтому она так плохо ходила и писала… Это было в среду.

Следующим же утром ее переводят в нейрохирургию и начинают готовить к операции. Операция назначена на 9 часов утра, во вторник, 6 декабря 2011 года. Каждый день после работы я приезжала к ней в больницу, Алешка ждал в машине на морозе (бензин берег), но не хотел подниматься, говорил, что нам надо поговорить о своем.

Я рассказывала, как у меня прошел день, спрашивала, что говорит врач на счет операции. Врач говорил, что все будет хорошо. Что это не первая их операция, и мама скоро снова будет бегать, снова станет хорошо ходить и писать своим красивым почерком. И я тоже так думала. Почему-то мне казалось, что это все ерунда и мама скоро поправится и вернется домой.

А она боялась, она плакала каждый вечер, плохо спала ночами и боялась что не проснется после операции, или, что еще хуже, станет «дурочкой», как она говорила. Мы смеялись, и говорили «Что за глупости? Все будет хорошо! Врач же сказал, что все будет хорошо!» В понедельник я почему-то не смогла к ней приехать, уже не помню, но звонила по телефону, она снова плакала, а я велела не бояться и беречь силы, потому что завтра очень важный день. Обещала позвонить утром, перед операцией. Но не успела, ее уже увели…

Я поехала на работу и была с сестрой на телефоне, потому что они с мужем были в больнице, ждали у операционной. Если мне не изменяет память, то операция длилась 4 часа. За это время там что-то случилось – медсестры стали быстро бегать, врачи тоже бегали туда-сюда, на вопросы «Что произошло?» никто не отвечал. Потом ее вывезли. Сестра сказал, что не узнала ее. Бледная, голова вся завязана… Узнала только по родинкам на лице. Врач сказал, что операция прошла успешно, кисту удалили, а маму переводят в реанимацию, она некоторое время пробудет в состоянии искусственной комы, это позволит избежать отека головного мозга. Дал телефоны, по которым можно туда звонить и ушел.

В тот же день вечером после работы мы приезжали к ней, но нас не пустили, а дали направление на станцию переливания крови, нужно было, чтобы 6 человек сдали кровь для мамы. С тех пор я постоянно плакала. Я, человек, учащийся в университете, работающий в банке, и вообще девушка не глупая, была абсолютно не готова к такому повороту событий! Реанимация? Донорская кровь? Искусственная кома и вентиляция легких? О чем ты вообще думала! Это не аппендицит удалить!

Огромное спасибо моим коллегам! Трое из шести доноров сидели со мной за соседними столами. Еще муж сестры, Алешка и его дядя. Я рвалась, просила со слезами взять и мою кровь, но меня не взяли, мой вес был всего 45 килограммов! Врач дала мне платок и сказала, что мама обязательно поправится, даже если мы не сдадим кровь – все необходимые препараты она сейчас получает, а кровь нужно сдать просто для пополнения запасов. В тот же день я вернулась в реанимацию с бумажкой, где стояла отметка, что все 6 доноров сдали кровь.

С тех пор началось ожидание. Два раза в день, в назначенное время мы звонили в реанимацию и спрашивали, как дела у мамы. Потом созванивались между собой и говорили, кому что сказали. Говорили крайне мало. Нужно было самим спрашивать. Все что мы наверняка знали о ее состоянии – стабильно крайне-тяжелое. В коме, на ИВЛ. Дополнительно, как клещами вытягивали информацию – давление низкое, 60 на 40, тахикардия, температура 37 с чем-то, кома третьей степени… В интернете я прочитала, что это плохо – из третьей выходят редко и не без последствий. Спрашивали, может каких-то лекарств надо привезти, сказали, что все есть. Крестная ходила к заведующему реанимацией, спрашивала, чем помочь, предлагала деньги – ничего не взял и сказал, что мы можем только ждать и молиться…

К слову сказать, пока мама была в больнице, отец ее ни разу не навестил и не звонил ей. С той среды, когда он возил ее на МРТ и до вторника. Когда ей сделали операцию они не виделись и не разговаривали. Потом мы смотрели ее телефон – она звонила ему в три часа ночи перед операцией, т.е. она не спала возможно всю ночь, боялась, хотела поговорить с мужем, но он в ту ночь как обычно был пьян и не взял трубку…

В реанимацию пустили только отца. Мы упросили врача, потому что он ее давно не видел… Понятно, что он сам во всем виноват, но было его жалко… Он плакал и умолял врача пустить его к ней, говорил что должен извиниться, даже деньги предлагал. Врач его пожалел, хоть и утверждал, что мама все равно его не услышит, велел надеть бахилы, дал халат и провел в палату, всего минут на 5… Оттуда отец вернулся вообще белый… И сказал, что правильно, что родственников не пускают, не надо нам этого видеть…

Ну а еще разрешили привезти священника, что бы он там какую-то службу провел. Он сказал, что она очень слабенькая и совсем не борется… Все ходили чуть ли не каждый день в церковь, стояли службы, ставили свечки за здравие. Даже меня один раз заставили сходить и поставить свечку. Я во все это не верю, я верю во врачей и науку, для меня бог – субстанция, выдуманная просто для того, чтобы жить было легче. Но тогда я начала молиться, хоть и не умела. Я просила дать маме сил и помочь выкарабкаться. Я клялась, что тогда буду ходить в церковь и пересмотрю все свои жизненные взгляды… Но каждый день мы слышали только одно – состояние без изменений, крайне тяжелое, в коме.

Крестной с сестрой удалось выведать у врачей, что был всплеск активности мозга, ее пытались разбудить, но она не проснулась. И теперь, похоже, кома была не медикаментозная, а самая настоящая. У врачей были наши телефоны, и они говорили, что если она проснется – они сразу нам позвонят. Мы и ждали.

12 декабря 2011 года, у Алешки день рождения. Он уехал в Воронеж к своей бабушке, отмечать, я отказалась поехать, да и будний день это был, понедельник. Время уже поздно, я сижу за компьютером, уже, наверное, первый час, мне завтра на работу с утра… Отец, как обычно, спит пьяный поперек кровать. Звонит домашний телефон. Кто это так поздно? Беру трубку. На том конце уточнили, куда попали. Я сразу узнала врача по голосу! Он чаще всего к нам выходил, такой крупный мужчина, с короткими вьющимися волосами, с бородой и, кажется, в очках. Сразу промелькнула мысль «Мама очнулась!» «Мне очень жаль, но ваша матушка скончалась»… Я так и села. Как??? Сердце не выдержало, мы не смогли ничего сделать. Я не могла ничего говорить, я не плакала, я просто сидела и молча смотрела в стену. В рубке меня позвали, спросили, могу ли я слушать? Могу воспринимать информацию? Я сказала, что да, могу. Он рассказал, в какой морг отвезут маму, сказал позвонить туда, и узнать, когда проведут вскрытие и когда можно будет ее забрать. Еще раз принес соболезнования и отключился.

Я положила трубку и продолжала сидеть на подлокотнике кресла. До меня постепенно начала доходить информация. Моя мама умерла. Ее больше нет. Она уже не вернется домой, не сварит свою вкусную солянку, не обнимет меня, не спросит, как дела на работе… Ничего этого больше не будет.

Сложно описать мое состояние тогда. Не дай бог никому испытать такое, да еще в 20 лет… Я ушла в свою комнату, легла на кровать, обняла своего плюшевого мишку и стала не просто реветь, а выть. В темноту… Наверное, так волки воют на луну… Минут через 30 до моего сознания стала доходить мысль, что, наверное, надо кому-то позвонить… Кому-то еще сказать. Наверное, нужно что-то делать, теперь же надо организовывать похороны…

Я позвонила сестре, они спали… После того, как я сказала, что мама умерла, я услышала просто нечеловеческий дикий вопль… И трубку положили… Я позвонила мужу (ну, тогда еще парню), порыдала в трубку немного… Он сказал, что утром сразу же выезжает ко мне, с первым автобусом, я попросила его позвонить Наташке, моей начальнице (она девушка его дяди) и сказать, что случилось… Что я не приду на работу, кажется так… Я разбудила отца… Не хотелось ему говорить, не хотелось вообще чтобы он жил и дышал! Это он виноват! Это он ее довел! Из-за него она столько плакала и у нее было слабое сердце! И вот теперь ее нет, а он живет дальше, ест, пьет, пьет свою водку… Я желала ему смерти, от всей души…

Через какое-то время приехала сестра с мужем… Я напилась успокоительных, легла спать. А с утра зачем-то поехала на работу. Точнее понятно зачем – я выходила в «раннюю смену, я должна была распечатать платежи для клиентов и подписать их… Я же не могу позволить, чтобы кто-то из-за меня выходил раньше… Но Наташка уже позвонила Ленке, и она в 8-30 уже была на работе, к 9 все начали подходить… Мне все соболезновали и упорно отправляли домой… И я поехала…

Плохо помню, что было во все эти дни, помню, что звонили даже бывшие коллеги и предлагали помощь, если нужно, помню, что ездили выбирать венки и гроб… Я ревела и кричала на весь магазин, что моей маме не нужен бордовый гроб, она не старуха, ей всего 45! Я хочу вот этот, персиковый. Ну и что, что он маленький, придумайте что-нибудь! В итоге купили в другом магазине бирюзовый, красивый цвет… Я была в морге на опознании. Маму уже одели, положили в гроб и позвали меня подтвердить, что это она… Не хочу оказаться в морге, когда умру… Там страшно, холодно, и никто никого не любит…

Ночь мама провела дома, мы с сестрой настояли. Она же так давно там не была! Я раньше всегда боялась покойников, когда умерла бабушка, мы с сестрой вообще боялись входить в ту комнату, в которой это случилось, еще с год. А сейчас все было наоборот. Я не хотела отходить на нее ни на шаг! Но всю ночь с ней просидел отец… А утром, когда он наконец ушел от нее и поехал копать могилу, я села на пол рядом с гробом, поджав под себя ноги, взяла ее за руки и сидела так, не знаю как долго. Потом встать не могла, так затекли ноги…

С тех пор началась другая жизнь… Мне надо было готовить еду, убирать квартиру, стирать, гладить… Я не привыкла все это делать и мне было очень и очень тяжело привыкать к новой жизни. Лешка начал жить с нами. Два дня жил у нас, один день дома, потому что без него я не могла спать – плакала всю ночь. Со временем он привык и на совсем переехал к нам.

Отец сначала давал деньги на продукты, но потом перестал… Наверное ему не нравилось, как я готовлю, хотя Алешка очень любил мою еду и говорил что это у меня от мамы. Он стал готовить себе сам и это были жуткие «блюда», полусгоревшие и плохо пахнущие. Хотя когда он выпивал, то по тихому ел то, что я готовила. Меня это сильно злило – он не давал денег на еду, сам покупал то, что если не возможно, но наши овощи, колбасу и все то, что я готовила хомячил без зазрения совести! И это при том, что он виноват в маминой смерти! Уже после мы с сестрой узнали, что он постоянно ей изменял, и она об этом знала! Но терпела его ради нас… Не прошло двух недель с ее смерти, как он спросил у меня – вы будете против, если здесь иногда будет появляться другая тетя? Я не верила его слезам и словам, что он любил маму. Он не любил ее. Он ее просто использовал…

Мы и сейчас так живем – практически не разговариваем, я готовлю нам еду, он готовит себе сам. Периодически я отмываю кастрюли, которые он сжигает, потому что он включает газ, ставит что-то готовится, а сам идет спать… Надеюсь, мы не сгорим…

С маминой смерти все очень сильно изменилось. Я стала совсем другой, я резко повзрослела. Прошло уже почти 3 года… Не изменилось только одно – мое отношение к отцу и богу.

Что ж, на этом, пожалуй, и все. Моя грустная история закончена. Она получилась очень длинной… Но сокращать тут нечего, это и так все вкратце… Приучайте своих детей с детства жить самостоятельно и… берегите себя и своих близких. Я слишком поздно поняла, как это важно…

Спасибо тем, кто дочитал до конца!