Пусть всегда будет небо..

Мой старший брат служил в Евпатории, на станции радиолокационного слежения...

Не срочник конечно) сын известного конструктора самолетных и космических двигателей, гениальный юный математик и талантливый проектировщик и как следствие «белобилетник», он попал туда уже после института (МАИ) и в офицерском звании, командовал радаром..

Ходил в часть как на работу, жил в частном секторе, в крепкой белобокой мазанке с решетчатой террасой, большим обеденным столом на ней, укрытым от глаз прохожих густым вьюном, ползущим вверх по залитой солнцем стене и «ситу» веранды… крутая лестница на жилой второй этаж и враспашонку две комнатухи с нехитрой мебелью: кровати с пирамидкой подушек в белых хлопковых наволках с красными вышивками, лоскутные одеяла свисающие на угол к полу, циновки у кроватей, тумбочки, комод, полки с книгами… И огромное двустворчатое окно во двор, вскат к крыше террасы… Крытая железом, она блестела на южном солнце как зеркало и обжигала что твоя сковорода… Плевок высыхал почти мгновенно)) а уж мы проверяли, ох проверяли))) ибо целью нашей был виноград, растущий по дальней стене у забора, чтобы подобраться к которому, нужно было переползти из окна на раскаленную крышу, отчаянно сохраняя равновесие дойти по скату до противоположного края и высоко вскинув руки и поднявшись на цыпочки на ощупь выбрать тугую гроздь, отчаянно потянуть на себя и присесть, чтоб всем телом помочь себе оторвать благодатное лакомство от упругой хлещущей в отместку ветки… Мне 5 лет, моему младшему брату 3..

И это были два чудесных незабываемых наших лета… Полных моря, солнечного света, желтого мелкого песка и ракушек в виде восточного широкого веера с перламутровым подбоем, долгой отмели пляжа, топчанов нарного типа и криков торговцев кукурузой и сладкой ватой, перезвона трамвая, мерно тащащего своих пассажиров в жарком чреве в сторону лимана..

Нас привозили после майских… Тетушки и мамы делили даты отпусков на месяца и сменяли друг друга, и только мы: два загорелых со сбитыми коленями и выгоревшими в ковыль волосами малолетних хулигана оставались тут беспрерывно, напитываясь свежими фруктами, разворачивая наследственно-чахлые легкие навстречу морскому воздуху..

Я почему то помню все до мельчайших подробностей, услужливая память приоткрывает для меня то картину сборов перед отъездом: красный в клеточку дермантиновый чемодан с хилыми замочками из белого металла, забитый маечками-трусиками-панамками; рюкзак с книжками и игрушками, сетка с завернутой в фольгу курочкой, коробочкой с вареными яйцами и свежими огурцами..

Беспокойная мама, проверяющая напоследок билеты и деньги, папин водитель, переминающийся на половике у двери в коридоре, зычное отцовское «ну, на дорожку сели — встали, побежали»..

А вот картина уже из путешествия..

Стучат колеса поезда, наши измазанные клубникой моськи прилипли взглядами к просторам, видам, открывающимся с верхней полки… Брат мал и ему положено днем спать, но ехать в поезде это настоящее пацанское приключение и его не угомонить..

Он как обезьянка спускается вниз, громко шлепая босыми ногами добегает до громадного титана у купе проводницы, что то победно выкрикивает и уже мчит обратно и взлетает вверх на полку и замирает на пару минут, увлекшись бегущей за окном в параллель автодорогой..

Она несется рядом, слегка петляя между стройными южными тополями с конусами верхушек, вдоль пути и чуть подальше в равнине, бегут мимо деревушки с белыми домами под двускатными крышами, коровы мерно несущие свою млечную тяжкую ношу в сторону сочной травы и дома, козочки на веревке у колышков… И вот вторые пути выскочили в бок от нашего вагона, стрельчато размножились еще на два дополнительных и паровоз стал сбавлять скорость, запахло вагонной резиной и колесной смазкой… фыркая и отпыхиваясь в изнеможении, поезд швартует вагоны к замелькавшей серым знойным асфальтом платформе… Милитополь..

«Охурчики малосольные, картошечка, пирожочки. Берите деткам, все свежайшее, вот же охород мой видён отсюда. Молочко. Мамочка троньте бидон-це ж холодное, не кыслое, не боитесь вы за живОты их, это ж дети, они чехо только съисть мохуть… Ну как хочите… СемАчки жареные, пиво холодное..»

Господи, какое же все в детстве было вкусное… И молодая меленькая картоха, сваренная с веточкой укропа а потом густо заплывшая настоящим сливочным маслом, хрусткий огурчик и сочнейший помидор, радостно взрывающийся мясистой солоноватой мякотью во рту и ползущий долгим липким следом по животу, оставляя извилистую борозду на пыльном пузе, и местные домашние драники со сметаной, которую из бидончика с марлей вместо крышки щедро зачерпывает в угли загоревшими руками с поварешкой крутобокая украинская бабенка в переднике… поднимает прищуренные глаза, лицо все в лучах морщин: добрых, оставленных многими теплыми и солнечными днями и добротным трудом в огороде и за скотиной..

А вот море… Оно зеленоватое, теплое и опьяняющее… Невозможно сказать чем пахнет море из детства: пучком прокисших водорослей у пирса, умытым песком, солью и рыбой, еще крабьей клешней и ракушками, еще мокрым дном лодки и теплым боком камня-волнореза, пахнет свободой от забот, пахнет ожиданием будущего, пахнет любовью к маме, шустрой ящерицей и обжигающими ступенями у парапета набережной, мечтой о дальних странах, пахнет судьбой, уже прописанной где-то на небесах, но еще такой зыбкой и неизведанной..

Почему я помню все это так четко, почему сейчас так больно… Не потому ли что всю свою детскую жизнь я вспоминала Украину как щедрую и гостеприимную свою каникулярную вотчину, позже мчалась туда после сессии, обнять море, босиком топтать теплые плиты дорожки от дома до кухоньки в саду, смотреть на красное закатной солнце, набирая в подол длинной юбки-марлевки морской соленый воздух как в паруса..

Люди, когда нас всех подменили?? Куда дели нас тех, настоящих, с живыми сердцами??

Не может быть, что те с почти нацистской символикой и стеклянными пустыми глазами — это они; а эти с искореженными злобой и решимостью — это мы...

Воистину не ведаем мы что творим…

Не верю… Хочу проснуться..