Нас четверо в палате 5-го киевского роддома. Трое, включая меня, «сохраняемся» (2-3 месяца до родов), а четвёртая — уже вот-вот родит. Ёлки, я даже не помню, как её по-настоящему звали. Мы называли её Каспером — маленьким привидением.
В ней было полтора метра роста, огромный, просто нереально огромный живот (многоводие), и она бродила по ночам коридорами с распущенными волосами в белой ночной сорочке с оборочками (на несколько размеров больше её собственного, пугая медсестёр.
17 летняя голубоглазая, курносая девчонка, «залетевшая» по неопытности от благородного ботаника Яши, которые по три раза в день бегал к милой с пакетами.
Все мы ждали первенцев, и, разумеется, бесконечно перетирали прочитанное, увиденное, услышанное, пытаясь догадаться — как это всё на самом деле будет?
Каждая из нас, поглаживая животик, рисовала себе картинки из рекламных проспектов «Хаггис: счастливое материнство».
Нам казалось — настанет тот самый день Х, ребёнок родится — и всё случится само собой — мир изменится, и осознание себя МАМОЙ свалится с небес в одну секунду. и навсегда.
Потом Каспер рожала.
Мы трясли медсестру, выпытывая рост/вес/процесс, и нетерпеливо вышагивали по коридору, дожидаясь возможности пробраться к ней в родильное отделение. У окна в накидке и бахилах в предобморочном состоянии переминался с ноги на ногу Яша.
Мы ходили к ней все три дня до выписки. И всегда она была печальной и растерянной. И как-то виновато отводила глаза, когда мы с восторгом *** сентиментальных романов пытались узнать о её «офигенных ощущениях материнства». А на третий день она забилась в истерике и прокричала:
— Понимаете, я НИЧЕГО не чувствую! НИ-ЧЕ-ГО! Он ( рука махнула в сторону кроватки с малышом) сосёт, а мне — НЕПРИЯТНО! Я чувствую себя сволочью и сукой, и ничего не могу сделать! Он орёт — я злюсь, и всё… И нет никакого там СМЫСЛА ЖИЗНИ, и нет никакого «комка нежности». Я — уродина, я неправильная, я жить не хочу! — кричала она.
И снова и снова захлёбывалась рыданиями. Мы вернулись в палату, молчали и пытались не смотреть друг на друга… И, как по сговору, избавились от всех «пособий» по материнству из серии пёстрых журналов «Мой малыш» и умных книжек «Дети от нуля до 3-х».
Мы были похожи на детей, которые узнали в Деде Морозе соседа дядю Васю и открыли для себя «прелесть» взрослого мира.
Но когда Каспера выписывали, мне довелось стать свидетелем важной для меня самой сцены.
На улице в тот день свирепствовал лютый холодный ветер с колючими иголками дождя. И малыша уже «упаковали» в комбинезончики и пуховое детское одеяльце для выхода.
Каспер стояла в жарко натопленном холле с этим огромным свёртком, а Яшка пытался получить ту самую «выписку», бумажку, удостоверяющую рождение их дитяти.
Ребёнок парился в тысяче одёжек и отчаянно кричал.
Справку не давали — то врача для подписи нет на месте, то печать куда-то делась… Яшка неловко мыкался от кабинета к кабинету, Каспер смотрела на него полными слёз глазами и дула в личико измученному, голодному сыну…
А потом заплакала. И тихий ботаник Яшка озверел: распахнул дверь сестринской и стал кричать. «Наш сын плачет!» -кричал он. И требовал, буйствовал, колотил в косяки двери.
И было как-то предельно ясно, что ему наплевать на великие проблемы, беды и радости целого мира, если его сын — плачет. Если его сыну плохо и неуютно, если его сыну больно — тихий сутулый Яша перевернёт горы, чтобы это исправить и сделать его счастливым и радостным. Даже если ему придётся ради этого тащить на себе двухметрового главврача или позволить сжечь себя заживо.
И Каспер застыла соляным столбом с изумлённо приподнятыми бровями, глядя на своего «бесхребетного» Яшу. И потом — с таким же изумлением вглядывалась в личико притихшего сына, словно увидев какое-то немыслимое чудо. И когда она подняла глаза, в глубине зрачков было что-то такое, что я много лет не могла ни объяснить, ни забыть. Как первый сполох какого-то зарождающегося огня. Наверное — той самой любви, которая когда-то, через испытания, боль и тревогу наполнит фразу «Я-МАМА» не формальным, а чувственным, истинным смыслом.
В ней было полтора метра роста, огромный, просто нереально огромный живот (многоводие), и она бродила по ночам коридорами с распущенными волосами в белой ночной сорочке с оборочками (на несколько размеров больше её собственного, пугая медсестёр.
17 летняя голубоглазая, курносая девчонка, «залетевшая» по неопытности от благородного ботаника Яши, которые по три раза в день бегал к милой с пакетами.
Все мы ждали первенцев, и, разумеется, бесконечно перетирали прочитанное, увиденное, услышанное, пытаясь догадаться — как это всё на самом деле будет?
Каждая из нас, поглаживая животик, рисовала себе картинки из рекламных проспектов «Хаггис: счастливое материнство».
Нам казалось — настанет тот самый день Х, ребёнок родится — и всё случится само собой — мир изменится, и осознание себя МАМОЙ свалится с небес в одну секунду. и навсегда.
Потом Каспер рожала.
Мы трясли медсестру, выпытывая рост/вес/процесс, и нетерпеливо вышагивали по коридору, дожидаясь возможности пробраться к ней в родильное отделение. У окна в накидке и бахилах в предобморочном состоянии переминался с ноги на ногу Яша.
Мы ходили к ней все три дня до выписки. И всегда она была печальной и растерянной. И как-то виновато отводила глаза, когда мы с восторгом *** сентиментальных романов пытались узнать о её «офигенных ощущениях материнства». А на третий день она забилась в истерике и прокричала:
— Понимаете, я НИЧЕГО не чувствую! НИ-ЧЕ-ГО! Он ( рука махнула в сторону кроватки с малышом) сосёт, а мне — НЕПРИЯТНО! Я чувствую себя сволочью и сукой, и ничего не могу сделать! Он орёт — я злюсь, и всё… И нет никакого там СМЫСЛА ЖИЗНИ, и нет никакого «комка нежности». Я — уродина, я неправильная, я жить не хочу! — кричала она.
И снова и снова захлёбывалась рыданиями. Мы вернулись в палату, молчали и пытались не смотреть друг на друга… И, как по сговору, избавились от всех «пособий» по материнству из серии пёстрых журналов «Мой малыш» и умных книжек «Дети от нуля до 3-х».
Мы были похожи на детей, которые узнали в Деде Морозе соседа дядю Васю и открыли для себя «прелесть» взрослого мира.
Но когда Каспера выписывали, мне довелось стать свидетелем важной для меня самой сцены.
На улице в тот день свирепствовал лютый холодный ветер с колючими иголками дождя. И малыша уже «упаковали» в комбинезончики и пуховое детское одеяльце для выхода.
Каспер стояла в жарко натопленном холле с этим огромным свёртком, а Яшка пытался получить ту самую «выписку», бумажку, удостоверяющую рождение их дитяти.
Ребёнок парился в тысяче одёжек и отчаянно кричал.
Справку не давали — то врача для подписи нет на месте, то печать куда-то делась… Яшка неловко мыкался от кабинета к кабинету, Каспер смотрела на него полными слёз глазами и дула в личико измученному, голодному сыну…
А потом заплакала. И тихий ботаник Яшка озверел: распахнул дверь сестринской и стал кричать. «Наш сын плачет!» -кричал он. И требовал, буйствовал, колотил в косяки двери.
И было как-то предельно ясно, что ему наплевать на великие проблемы, беды и радости целого мира, если его сын — плачет. Если его сыну плохо и неуютно, если его сыну больно — тихий сутулый Яша перевернёт горы, чтобы это исправить и сделать его счастливым и радостным. Даже если ему придётся ради этого тащить на себе двухметрового главврача или позволить сжечь себя заживо.
И Каспер застыла соляным столбом с изумлённо приподнятыми бровями, глядя на своего «бесхребетного» Яшу. И потом — с таким же изумлением вглядывалась в личико притихшего сына, словно увидев какое-то немыслимое чудо. И когда она подняла глаза, в глубине зрачков было что-то такое, что я много лет не могла ни объяснить, ни забыть. Как первый сполох какого-то зарождающегося огня. Наверное — той самой любви, которая когда-то, через испытания, боль и тревогу наполнит фразу «Я-МАМА» не формальным, а чувственным, истинным смыслом.
И все же все эти журналы, статьи, картинки настраивают на Правильный лад, на то что как бы ни было все будет хорошо, по крайней мере мне так кажется.
))Мне понравился рассказ или правдивая история...
И я каждой маме желаю рядом иметь такого мужчину, который может казаться слабым но за ребенка станет стеной!!! А не наоборот… такой весь крутой, а потом взял и бросил любимую" с младенцем на руках
Ну не все настолько плохо-то… Да, мир не переворачивается, понимание и радость приходит не сию же секунду, но когда сама чуть оклемаешься после родов, то вцепишься в этот комок и будешь бояться хоть на секунду от него отойти))) По крайней мере первые дни..)))
да, так бывает...
когда нас выписали домой, и я металась нечесанной, невыспавшейся, нервной фурией с орущим ребенком на руках, я проклинала себя за то, что не чувствую того пресловутого «счастья материнства».
супер......
такая чушь, извините...