психология(кому интересно)

ПРИЕМЫ КОММУНИКАТИВНОГО САДИЗМА В ДЕСТРУКТИВНОМ ОБЩЕНИИ

Аннотация. Предлагаются определение и параметры коммуникативного садизма, определяется место коммуникативного садизма в системе тактик деструктивного общения, на конкретных примерах анализируются приемы коммуникативного садизма в межличностном общении.

Ключевые слова. Деструктивное общение, деструктивная коммуникативная личность, коммуникативный прием, коммуникативный садизм.

Вопросы агрессии в общении привлекают в последнее время все большее внимание психологов, лингвистов, журналистов и пр. Такой интерес, несомненно, связан с возрастающей нетолерантностью и агрессивностью как общества в целом, так и отдельных его представителей. В процессе изучения межличностной коммуникации, «направляемой» агрессивными эмоциями, был выделен деструктивный тип общения, под которым понимается общение, направленное на сознательное преднамеренное причинение собеседнику морального и физического вреда и характеризуемое сознанием собственной правоты после совершенного деструктивного действия. Основной постулат деструктивного общения – «я хозяин положения, а мой собеседник – жертва, и причинить ей боль любыми способами — доблесть». Несмотря на циничность подобного заявления, именно такой тип общения поощряется новыми социальными нормами в межличностной коммуникации, и есть все основания полагать, что деструктивное общение отвоевывает все более значительные позиции во всех без исключения сферах человеческой коммуникации. Коммуникативная личность, практикующая деструктивный тип общения, получила название деструктивной коммуникативной личности; рассмотрение ее ценностных и коммуникативных характеристик было частично проведено в предыдущих исследованиях [Волкова, 2012]. В рамках изучения деструктивной коммуникативной личности исследуются стратегии и тактики ее коммуникативного поведения с целью выработки рекомендаций по эффективному коммуникативному поведению для участников общения. Главной стратегией субъекта деструктивного общения выступает стратегия собственного возвышения через унижение оппонента. Садизм является одной из форм деструктивного воздействия и относится к социально неприемлемым формам поведения в обществе: открытые формы садизма осуждаемы обществом и наказуемы законом. Однако комбинация желания мучить другое живое существо и страх перед наказанием (в самом широком смысле, сюда входит и страх перед Божьей карой) находит выражение в разнообразных скрытых формах садизма. В психологии существует понятие психологического садизма (пси-садизма), под которым понимают причинение жертве не физических, а моральных страданий посредством унижения, оскорбления и т.д. Мы полагаем, что можно вести речь и о коммуникативном садизме – сознательном и планомерном нанесении вреда личности партнера по коммуникации посредством использования соответствующих вербальных и невербальных компонентов коммуникации с целью получить моральное удовлетворение от сознания собственного превосходства. Данное понятие было впервые введено в лингвистический обиход проф. К.Ф. Седовым для обозначения «словесного издевательства», осуществляемого конфликтным типом личности [Седов, www]. Конфликтный тип личности, представленный в двух разновидностях – конфликтно-агрессивной и конфликтно-манипуляторской, демонстрирует установку против партнера по коммуникации и отражает стремление одного из участников общения самоутвердиться за счет собеседника. Коммуникативный садизм выступает как крайняя форма вербальной агрессии и проявляется в виде словесного издевательства на уровне как инвективной, так и куртуазной и рационально-эвристической стратегий общения [Седов, 2004, с. 89]. Однако, на наш взгляд, нельзя ограничивать проявления коммуникативного садизма только словесными формами. Уместно вспомнить о том, что согласно многочисленным исследованиям, эмоциональная информация передается наиболее точно и полно невербальными средствами общения в самом широком смысле этого слова [Leathers, 1976] и является определяющей при оценке качества коммуникативного воздействия. Таким образом, в настоящем докладе мы рассмотрим не только психокоммуникативные характеристики коммуникативного садизма, но и попытаемся выявить его типичные вербальные и невербальные приемы.

Согласно классическому определению, в психологии садизм — это половая перверсия, при которой сексуальное удовлетворение достигается при причинении физических страданий или унижений своему партнеру [ССП]. В Большом толковом словаре русского языка садизм определяется как «страсть к жестокостям, истязаниям; упоение чужим страданием, болью» [БТС]. Действия садиста могут включать в себя: оскорбления, брань, запугивание, побои, бичевание, нанесение ран, убийство. Явление получило название по имени французского писателя маркиза де Сада. Термин был предложен немецким психиатром Р. фон Крафт—Эбингом в монографии «Сексуальная психопатия» (Psychopathia Sexualis) в 1886 году. Однако вряд ли Р. Фон Крафт-Эбинг мог предположить, что термин «садизм» получит столь значительное распространение за пределами сексуальной психопатологии. В работе «Анатомия человеческой деструктивности» Э. Фромм обратил особое внимание на проявление несексуального садизма, включая жестокое обращение с детьми, причинение физического страдания беспомощным, беззащитным людям и животным, нечеловеческое обращение с военнопленными, больными (особенно умалишенными) и сидящими в тюрьмах, применение пыток под прикрытием осуществления религиозных или политических идей. Наряду с физическим садизмом он также выделил психический садизм, проявляющийся в душевной жестокости, унижении, обидах и оскорблениях, выраженных в словесной форме. «Психический садизм имеет много способов маскировки: вроде бы безобидный вопрос, улыбка, намек… мало ли чем можно привести человека в замешательство. Кто не знает таких мастеров-умельцев, которые всегда находят точное слово или точный жест, чтобы кого угодно привести в смятение или унизить» [Фромм, 1994, с.247–248]. Как подчеркивает Э. Фромм, психический садизм может приносить людям не меньшие, а подчас даже большие страдания, чем физический садизм. Э. Фромм как психолог необычайно точно подметил два основных критерия отнесения коммуникативного акта к коммуникативному садизму – интенция и прагматика. К сожалению, далеко не всегда инвективная вербальная составляющая является определяющей в этом вопросе: широко известны факты, когда грубая и матерная лексика не несут в себе оскорбительного заряда, в то время как изысканные и утонченные издевательства оказывают деструктивное психологическое воздействие [Шаховский, 2011]. Таким образом, при определении, является ли конкретная ситуация общения случаем коммуникативного садизма, мы можем руководствоваться только двумя надежными критериями: деструктивной интенцией и эмоциональным состоянием субъекта коммуникации, т.е. именно «коммуникативного садиста». Эмоциональные переживания объекта деструктивного воздействия, несомненно, также важны, но они не являются определяющим фактором¸ т.к. если страдания жертвы вызывают сострадание и раскаяние у обидчика, то такой коммуникативный акт не может быть отнесен к актам коммуникативного садизма. Практическое исследование коммуникативного садизма сталкивается с трудностями при отборе материала, а именно трудностями определения наличия вышеуказанных критериев. Зачастую даже сам субъект деструктивного общения не может себя признаться в том, что он сознательно и планомерно причиняет страдания собеседнику, не говоря уже о признании, что эти страдания доставляют ему удовольствие. Поэтому о наличии/ отсутствии деструктивной интенции можно судить, исходя из положения о том, что интенция находит свое выражение в действии. Человек изначально выражает свои интенции подобно всем животным – через выполнение действия. Интенция – это не некое самостоятельное внутреннее событие, предшествующее действию. Мы придерживаемся позиции Ч. Тейлора, утверждавшего, что когда действие является успешным, добровольным и выполненным не по принуждению, намерение непосредственно выражается в этом действии, оно воплощается в нем [Taylor, 1979]. Намерение оскорбить собеседника находит свое материальное выражение в речевом акте оскорбления, намерение поиздеваться – в речевых актах оскорбления, унижения, издевки и т.п., т.е. «намерение выражает себя во внешнем мире, когда находит свою цель» [Lamarche, 2012, p. 177]. В реальной коммуникации ситуации коммуникативного садизма могут фиксироваться в институциональном общении, когда садист чувствует свою безнаказанность и, не скрывая, наслаждается своей властью над беззащитными людьми: существует много примеров коммуникативного садизма чиновников по отношению к рядовым гражданам, начальников по отношению к подчиненным, учителей к ученикам, т.е. подобные ситуации могут возникать везде, где иерархические отношения подразумевают зависимость и безнаказанность (см. передачу А.Г. Данилина «Садизм у чиновников» из серии «Серебряные нити» ). Материалом исследования коммуникативного садизма в бытовой коммуникации служат высказывания на Интернет-форумах, в которых авторы описывают проявления нефизического садизма в межличностных взаимоотношениях. Особым источником примеров описания коммуникативного поведения садиста является художественная литература, в которой чувства и эмоции и садиста и жертвы становятся доступны благодаря авторским комментариям и интериоризованной речи. Таким образом, материалом для данного доклада являются описания ситуаций коммуникативного садизма из реальной и художественной коммуникации (около 300 ситуациий).

Обратимся к рассмотрению особенностей коммуникативного поведения коммуникативного садиста. Блестящий пример коммуникативного садизма описан в рассказе С. Фицджеральда «Изверг» ("TheFiend”). Рассказ открывается кратким газетным сообщением о жестоком убийстве миссис Криншоу и ее семилетнего сына. Законы штата не позволяют применить к убийце смертную казнь и после нескольких неудачных попыток совершить над преступником самосуд, герой рассказа, Криншоу, выбирает путь отмщения «нравственными муками». Он добивается возможности посещать заключенного по полчаса раз в две недели, и каждый раз придумывает новый способ помучить его. Криншоу использует приемы прямого оскорбления, запугивания и словесного издевательства над Извергом: «Воздух вокруг тебя смердит! — неожиданно закричал он. — Весь коридор, вся тюрьма — всё смердит!»; «Всю свою оставшуюся жизнь ты будешь мерить шагами эту вонючую маленькую камеру, и всё вокруг будет становиться чернее и чернее. И даже после этого тебя будет ждать ад. Навеки ты будешь заперт в маленькой камере, но в аду она будет так мала, что ты не сможешь там встать во весь рост или лечь, чтобы выспаться»; «Ты останешься один на один со своими гнусными мыслями в этой маленькой камере — навеки! Ты будешь чесаться, ты будешь истекать гноем, и ты никогда не сможешь заснуть; ты будешь умирать от жажды, но никто не подаст тебе и капли воды»; «Всё время ты будешь дрожать от ужаса. … Ты будешь сходить с ума, но никогда не станешь сумасшедшим. И все время ты будешь думать о том, что это будет продолжаться вечно». Он приносит Извергу книги, рассчитанные на то, чтобы ввести его в уныние, одна из которых была «Тысяча историй болезней на почве сексуальных извращений» — все случаи были неизлечимы, без всяких надежд, без всяких прогнозов, просто бесстрастно изложенные истории болезней; другая была сборником проповедей Джонатана Эдвардса, пуританского проповедника, описывавшего пытки проклятых душ в аду. Принес он и сборник рассказов о привидениях, и том эротических рассказов, причем из каждого рассказа были вырваны последние страницы с развязками; и том детективных рассказов, изуродованных таким же образом». Однажды после продолжительного перерыва Криншоу приносит Извергу «четыре огромных тома с вдохновляющими названиями, в которых под обложками не было ничего, кроме чистой бумаги», а затем, якобы уступая просьбам принести газету, «десяток «желтых» журналов, повествовавших о преступлениях и арестах». Криншоу периодически переходит на прямые угрозы физической расправы и даже бросает в камеру Изверга бутылку-обманку, с наслаждением слушая вопли Изверга о помощи. Иногда он приходит и просиживает у камеры Изверга в полном молчании. В целом, Криншоу исправно посещает Изверга в течение тридцати лет, Изверг и изобретение новых издевательств над ним заполняют собой эмоциональную пустоту в жизни Криншоу, парадоксальным образом превращая Изверга в его единственного друга (ср. игра слов ‘friend’ – ‘fiend’).

В рассказе описаны такие вербальные приемы нефизического садизма, как запугивание, угрозы физической расправы, оскорбление, словесные издевательства, невербальные коммуникативные приемы (значимое молчание, различные невербальные действия). Однако в рассказе вербальные приемы занимают наиболее значительное место, т.к. на наш взгляд, именно они обладают особым катартическим эффектом для Криншоу, помогая ему снять эмоциональное напряжение.

Не менее интересный образец коммуникативного садизма представлен в повести П. Санаева «Похороните меня за плинтусом». Главный персонаж повести – бабушка, буквально замучившая своего внука сумасшедшей любовью. Мальчик не живет с матерью, потому что бабушка унижает мать, не доверяет ей воспитание внука. В повести отражены, главным образом, «классические» вербальные приемы коммуникативного садизма – оскорбления и словесные издевательства: бабушка не называет внука иначе как «вонючей, смердячей, проклятущей, ненавистной сволочью», «мразью», «скотиной», «кретином», «идиотом», «падалью», «подлецом», мужа – «вонючим стариком», дочь – «потаскухой», «курвой», зятя – «карликом-кровопийцей»; постоянно осыпает своих близких проклятиями: «Чтоб ты разбился на своей машине!», «Судьба тебя толкнет так, что не опомнишься!», «Будь ты проклят, предатель ненавистный!», «Чтоб ты уже никакой зари не увидел!», и т.п. Дедушка жалуется на плохое психическое состояние жены и признается, что «раза три уже думал в гараже запереться. Пустить мотор, и ну его все… Только и удерживало, что оставить ее не на кого. Она меня клянет, что я по концертам езжу, на рыбалку, а мне деваться некуда. <…> А дома несколько дней проведу, чувствую — сердце останавливается. Заедает насмерть». Бабушка не испытывает никаких угрызений совести, общаясь таким образом со своими родными, она всегда и во всем абсолютно права. И, хотя во второй половине повествования автор раскрывает причину такого отношения – разочарование бабушки в близких, в жизни в целом, в которые вплетена любовь к внуку, от этого ситуация становится еще более трагичной: мы видим, как тесно переплетаются положительно и отрицательно заряженные эмоциональные стимулы, и как отрицательное перевешивает, превратив жизнь семьи мальчика в одну большую ситуацию коммуникативного садизма.

Анализ приемов коммуникативного садизма в реальной коммуникации (включая Интернет-форумы) также показал, что словесные издевательства, оскорбления и угрозы являются наиболее популярными приемами коммуникативного садиста – они присутствуют в 98% описания ситуаций, квалифицируемых нами как коммуникативный садизм: «Он надо мной очень сильно издевается, именно словами он на меня сильно давит всей низостью, которая существует на белом свете. Я от него не получала никогда никакой поддержки ни в чем. Я чувствую себя беззащитной не кому не нужной» ( (13.10.12)). «…Но это не все. Он (муж) устраивает скандалы, орет, заставляет ему подчиняться во всем до безумия… Мы с детьми сходим с ума» (https://newwoman.ru/letter.php?id=2224 (13.10.12))

Одним из видов словесного издевательства являются речевые действия, описываемые глаголом «пилить» т.е. «изводить, донимать беспрерывными попрёками, придирками; корить» [БТС]: «Мы не можем жить вместе, он каждый день надо мной издевается морально.<…> Я так устала, каждый день как на каторгу домой. Прихожу довольная домой, а он приходит и начинает меняпилить и нудеть, орать, оскорблять». ( (23.11.12)) Кроме этого в картотеке примеров присутствуют описания невербального проявления коммуникативного садизма: «В последнее время я всё больше и больше убеждаюсь в том, что он действительно — систематически издевается надо мной (иногда цепляется к старшей дочке) и получает от этого удовольствие: готовлю не так (или ПАРАШУ), убираюсь не так, деньги трачу не так, детей воспитываю не так… Каждый день орёт по поводу и без (бывает, рвет мою одежду)» (https://rebenok.by/community/index.php?topic=150242.0 (13.10.12)). Однако есть немало примеров коммуникативного садизма, в которых отсутствует инвективный компонент: садист издевается над своей жертвой, не выходя за рамки приличия: «Целый месяц, не смотря на мою беременность, на мое эмоциональное состояние он откровенно издевался надо мной. Нет, это было не физическое насилие, а психологическое. Было такое ощущение, что он просто жил моим отчаянием, моей болью. Каждый вечер, приходя с работы, он приносил очередные новости. Сначала говорил, что подает на развод, потом ставил условия, либо мы живем вдвоем, а дочь отдаем её отцу (моему первому мужу), потом говорил, чтобы я отказалась от родителей и, что если хочу с ним жить, то мы не будем общаться с моими родителями. Естественно ни на одно условие я принять не могла. Попыталась ему что-то объяснить, доказать, плакала, просила, ругалась, умоляла, а он… Он этим наслаждался.» ( (13.10.12) В данном примере мужчина пользуется психологической и физической зависимостью женщины от него, чтобы добиться своих целей (отдать ребенка от первого брака, не общаться с родителями жены), и демонстрирует свое доминирующее положение в семье, получая психологическое удовольствие от моральных страданий женщины. К сожалению, данный пример не содержит какого-либо описания невербальных компонентов общения, помогающих отнести ситуацию общения к ситуациям коммуникативного садизма, хотя они, несомненно, должны были присутствовать: интонации, выражение лица, жесты, позы мужчины — то, что заставило жену сделать вывод о том, что над ней издеваются, а не просто обсуждают щекотливые семейные вопросы. В следующем примере отнесение ситуации общения к коммуникативному садизму основывается как на вербальных, так и на невербальных ключах (ручная запись).

Я не могу общаться со свекровью. Она была против появления второго ребенка в нашей семье и, хотя младшему сыну уже 5 лет, до сих пор хотя бы раз в месяц напоминает мне об этом… Может говорить по телефону о походе по магазинам, а потом вдруг грустным-грустным голосом сообщить, что жизнь стала такая дорогая, что второго ребенка заводить было совсем не нужно. Или на дне рождения мужа с постным видом заявить, что второго рожают только те, кто боится мужа потерять. Или тяжело вздохнет, когда мы начинаем выкраивать деньги на отпуск: вот если бы был только один ребенок, то можно было б совсем по-другому отдыхать. Перечислять можно бесконечно. Она видит, что меня начинает трясти при ее словах и улыбается. Я сначала старалась отмалчиваться, а потом стала огрызаться и довольно грубо, так она начала мужу жаловаться, что, мол, она бедная пожилая женщина, ничего плохого не делала, а невестка-грубиянка ее обижает.

Во всех проанализированных примерах коммуникативный садист пользуется беззащитностью своих жертв, доводя их до состояния отчаяния, и получает от этого моральное удовольствие, что находит выражение, прежде всего, в невербальных компонентах общения (мимике, фонационно-просодических компонентах, жестике, пантомимике).

Подводя итоги, отметим, что диапазон приемов коммуникативного садиста достаточно широк и включает в себя приемы открытой (инвективы, угрозы (в том числе физической расправы) и скрытой (систематическое уничижительное давление без открытого проявления враждебных эмоций) вербальной агрессии, открытой и скрытой невербальной агрессии (молчание, отказ разговаривать, мимические и кинесические жесты, различные невербальные действия, за исключением физической атаки). Положительная эмоциональная реакция коммуникативного садиста оценивается, исходя из невербальных проявлений испытываемых эмоций удовольствия и удовлетворения.

В заключение необходимо отметить, что изучение приемов коммуникативного садизма позволит ввести знания о данном явлении в коммуникативную компетенцию говорящего, что даст возможность своевременно опознавать проявления коммуникативного садизма и уходить от бессмысленных вербальных дуэлей, самому не превращаясь в жертву коммуникативного садиста.

Литература

Волкова Я.А. Коммуникативная личность в ценностных параметрах неэкологичного общения // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Сер. «Филологические науки». – № 8 (72). – Волгоград, 2012. – С. 4–7.

Седов К.Ф.Языковая личность в аспекте психолингвистической конфликтологии [Электронный ресурс] / URLhttps://www.dialog-21.ru/digest/archive/2002/?year=2002&vol=22724&id=7379(24.11.2012)

Седов К.Ф.Дискурс и личность: эволюция коммуникативной компетенции. – М.: Лабиринт, 2004. – 320 с.

Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. – М.: «Республика”, 1994. – 447 с.

Шаховский В.И.Мат как коммуникативная «приправа» (в аспекте эмотивной лингвоэкологии) // Экология русского языка: Материалы 2(4)-ой Международной научной конференции. – Пенза: Издательство Пензенского государственного педагогического университета им. В.Г. Белинского, 2011. – С. 79– 92.

Lamarche, J.-B. The verbalization of repressed intentions. A Socially instituted practice // Language and Dialogue 2:1. – John Benjamins Publishing Company, 2012. – P. 174–189.

Leathers D.Nonverbal Communication Systems. – Boston: Allyn, Bacon, Inc., 1976. – 273 p.

Taylor, Ch.Action as expression // Intention and Intentionality. C. Diamond and J. Teichman (eds). – Brighton: The Harvester Press, 1979. – P. 73–90.

Словари и справочники

Большой толковый словарь русского языка/ Сост. и гл. ред. С.А. Кузнецов. – Спб.: Норинт, 1998. – 1536 с. (БТС)

Ефремова Т.Ф.Современный толковый словарь русского языка. В 3 т. – М.: АСТ; Астрель, 2006. (Ефремова)

Лейбин В.М.Словарь-справочник по психоанализу [Электронный ресурс] / URL (12.06.2012) (ССП)

Словарь синонимов русского языка. В 2 т. / ИЛИ РАН; под ред. А.П. Евгеньевой. – М.: Астрель. – АСТ, 2001. (ССРЯ)