дед владимир
вынимается из заполярных льдов,
из-под вертолётных винтов
и встает у нашего дома, вся в инее голова
и не мнётся под ним трава.
дед николай
выбирается где-то возле реки москвы
из-под новодевичьей тишины и палой листвы
и встает у нашего дома, старик в свои сорок три
и прозрачный внутри.
и никто из нас не выходит им открывать,
но они обступают маленькую кровать
и фарфорового, стараясь дышать ровней,
дорогого младенца в ней.
— да, твоя порода, володя, -
смеется дед николай. -
мы все были чернее воронова крыла.
дед владимир кивает из темноты:
— а курносый, как ты.
едет синяя на потолок от фар осторожная полоса.
мы спим рядом и слышим тихие голоса.
— ямки веркины при улыбке, едва видны.
— или гали, твоей жены.
и стоят, и не отнимают от изголовья тяжелых рук.
— представляешь, володя? внук.
мальчик всхлипывает, я его укладываю опять,
и никто из нас не выходит их провожать.
дед владимир, дед николай обнимаются и расходятся у ворот.
— никаких безотцовщин на этот раз.
— никаких сирот.
Вера Полозкова
Обожаю Полозкову
Да, потрясающее!
Вот у нас так. Нет дедушек у наших детей