Но вот роды почему-то меня абсолютно не пугали.Я всегда мечтала рано родить, желательно ввосемнадцать. Заранее подсчитывала, что когдамоему чаду будет двадцать, а мне тридцать восемь– я буду еще «очень даже ничего».
В восемнадцать, к счастью, я не родила, да и вдвадцать тоже. Но ребёнком просто бредила.
И, наконец, в двадцать лет, поспешносоединившись узами Гименея с одним изпретендентов на мою руку и сердце, я началадействовать. Не прошло и двух лет каждодневногокропотливого труда, как я благополучнозабеременела.
Вся семья была в счастье и, начиная с первыхнедель, стала закармливать меня творогом. Есличестно, то для меня молочные продукты до сих порне существуют, как таковые. Вот колбаса,желательно «Докторская» – это да, а всякие «творожкисосметанкой»- я и тогда выносить не могла, тем более в техколичествах, которые старательно впихивализаботливые родственники в мой беременныйорганизм.
Всё протекало нормально, меня ни разу незамутило и не затошнило, мне совершенно нехотелось солёных огурцов, и если бы живот не лезна нос, я бы даже не заметила, что нахожусь не однав своём молодом и крепком теле. Я носилась вседевять месяцев, как угорелая – с работы на курсыанглийского, а потом к подруге, в театр или в кино.На шестом месяце я успела получить водительскиеправа и до последнего дня не вылезала из-за руля,а на восьмом – весь вечер отплясывала вресторане на свадьбе у лучшей подруги.
Я даже не бросила курить. Да-да… я понимаю, чтосейчас в меня полетят камни, но курить япродолжала, правда, значительно уменьшив дневнуюдозу.
По подсчетам врачей родить я должна была 19-госентября. А 15-го вечером вдруг начались лёгкиесхватки.
– Это предвестники, у меня тоже так было, – убедительно сказала мама и ушла в свою комнатупроверять тетради.
Надо сказать, что иметь мать-учителя – это невсегда полезно. Она вечно занята: то планысоставляет, то готовится к открытым урокам, топроверяет кипы сочинений, написанных мелкимубористым почерком на двенадцать страниц каждое.
Короче, в тот вечер ей было не до меня. Я же, отприроды терпеливая, не стала долго ныть иотправилась на вечерний променад.
Схватки усиливались, но промежуток между нимисоставлял около часа. Дитё изнутри било менявсеми конечностями – куда не попадя, так и норовядостать до печени. Я еле дошла обратно до дома. Втаком полусхваточном состоянии пребывала япрактически сутки. И, наконец, поздно вечером 16-го- «началось»… Вот с этого момента, я начну,пожалуй, по-подробнее...
17 сентября.
01 час 10 минут.
Меня погрузили в машину. Всё моё благородноесемейство, а именно: муж и родители ехали,естественно, тоже вместе со мной.
Вообще-то, рожать я должна была «по блату». Мойпапа – врач, и его бывшие однокашники равномернораспределились по всем больницам, роддомам иполиклиникам славного города на Неве. Так что,везли меня не куда-нибудь, а в роддом им. Видемана,на Васильевский остров… с Загородного проспекта…в начале второго ночи… Я думаю, питерцы сразудогадаются, что мы увидели, подъехав к Неве. Ага…разведённый Дворцовый мост… Я завизжала.
Схватки повторялись с периодичностью в пятьминут. Муж рванулся было ехать в объезд, но мудраямама сказала:
– Едем рожать на Дзержинку, это ближе всего. Тамроддом для иностранцев. Они не имеют права непринять.
01 час 35 минут.
Приехали на ул. Дзержинского, в роддом №6. Вприемном покое тихо посапывала дежурнаямедсестра.
– Паспорт!
Муж протянул ей мой краснокожий документ.
– Да не этот, иностранный!
– Да она не иностранка, у нас вообще направление вВидемана, но мосты разведены, мы не можемпроехать! – оправдывался мой благоверный.
– Раньше нужно было думать, мы обслуживаем толькоиностранцев! Езжайте в Снегирёвку, время еще есть,- сказала добрая тётя и положила голову на стол,всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Пришлось уйти оттуда ни с чем. Сели в машину истали думать, что же делать дальше. От Снегирёвкия отбрыкивалась, как могла.
«Снегирёвкой» называли роддом на ул. Маяковского.Он считался одним из худших в городе, так как тамвсё время был стафилококк. Несчастныеноворожденные подхватывали эту палочку в первыедни своей жизни и мучились от болей в животике допяти-шести месяцев. Роддом периодическизакрывали на проветривание, но успешным назватьэто мероприятие было нельзя. Стафилококкоказывался живучее и процветал там практическипостоянно.
Я опять завизжала. Схватки шли по нарастающей – всё сильнее и длительнее и теперь уже – каждыечетыре минуты.
В разговор вмешался папа:
– Ты хочешь рожать в машине?
– Нееееееееет!
– Тогда не выпендривайся и поехали, куда тебеговорят!
– Да везите вы куда хотииииите, толькопобыстрееееее!!!
02 часа 10 минут.
Мы поцеловали закрытую дверь Снегирёвки –надпись на входных дверях гласила, что тампроводилось очередное проветривание...
Меня начала бить нервная дрожь. Я с ужасомпредставила себе, что ЭТО может произойти прямосейчас, в машине. Дурочка. Я же не знала тогда, чтороды – дело далеко не пяти минут… и даже неполучаса. Я была настолько наивна, что слишкомслабо представляла себе, сколько времени мнепонадобится, чтобы произвести на свет своегонаследного принца. Но о принце я в тот момент дажеи не догадывалась, так как в своё время несогласилась на УЗИ и понятия не имела, кто же тамвнутри меня обитает.
02 часа 30 минут.
Мы дождались на набережной, когда свелимосты и за считанные минуты долетели до Видемана.За эти минуты я успела так заколебать своимизамечаниями и придирками своего мужа-автогонщика,который виртуозно водил машину, что он готов былвысадить меня просреди улицы. А мама в это времяпроводила со мной занятие на тему: «Как вестисебя во время родов».
Наконец, мы подъехали к роддому. Пока мужизвлекал меня из машины, родители побежаливперёд – разыскивать папиного приятеля, которыйвроде бы должен был дежурить в эту ночь.
– Дай затянуться, – сказала я мужу, увидев, что онзакурил.
– Ты совсем, по-моему, обалдела! – ответил муж,отдёргивая от меня руку с сигаретой.
Но от меня так просто не отделаться. Я все-такиумудрилась в перерыве между схватками выхватитьу него злополучный хабарик и пару раз затянуться.Муж с ужасом смотрел на меня, но понимал, чтосейчас со мной связываться бесполезно. В роддом язаходила, выпуская дым колечками. Всем назло!
В приемном покое уже сидели мои родители врасстроенных чувствах. Папиного приятеля надежурстве не оказалось – у него с 17-го сентябряначался отпуск...
– Ничего страшного, – сказала мама, выдавливая изсебя улыбку. – Будешь рожать как все!!!
Документы приняли у меня, слава Богу, безпроблем, записали все мои данные и обещалиотпустить попрощаться с близкими. Когдаоформление бумаг было закончено, я спросиламедсестру, могу ли я выйти и взять у мужа пакет снеобходимыми вещами.
– Никаких вещей в роддом брать не разрешается, вамздесь всё выдадут!
– А зубную щетку и расческу?
– Сегодня она тебе не нужна, а завтра пустьпередадут в передаче. И никаких прощаний, тебясейчас поведут… И повели… как по этапу...
02 часа 50 минут.
Дежурный врач измерила давление: 160 на 120 –на лице у неё был нескрываемый ужас.
– Милочка, да у Вас, наверное, проблемы с почками? АВы молчите! Нехорошо скрывать такие вещи!
– Нееет, у ммменя ннникогда нннне было пппроблем, – в страхе протянула я.
– Да что Вы мне рассказываете! Я же вижу, как Васколотит!!! – бросила мне врачиха в ответ ипринялась усердно заполнять мою медицинскуюкарту.
Не успела я открыть рот, чтобы спросить, что жемне делать с таким давлением, как вошла медсестраи скомандовала:
– Быстро! Бриться и на клизму!
В то время я была ещё девушкой стеснительной,особенно если дело касалось каких-тофизиологических моментов. Так что, дома я заранеесебя подготовила.
– А мне не надо, я всё сама...
– Знаем мы, как вы тут все всё сами делаете. Толькоработу нам усложняете! А ну, пошли!
Я опущу все пикантные подробности о том, какменя лишали остатков волосяного покрова иопустошали мне уже и без того очищенный кишечник.Могу сказать только, что ни морального нифизического удовольствия я от этого не испытала.
Итак, после всех вышеперечисленных процедур, яоказалась предродовой палате.
4 часа 00 минут
Огромная больничная палата была полностьюзаставлена железными койками. В палате царилполумрак и не было ни души. Кровать, на которуюуказала мне медсестра, представляла собойметаллический карас с железным матрацем. Наматраце лежало что-то оранжевое. Я сначалаподумала, что покрывало, оказалось же, – клеёнка.
И на это холодное, ужасное подобие простыни ядолжна была лечь. Если учесть, что меня облачили вжуткую застиранную распашонку, котораязаканчивалась где-то в районе пупка, а трусыпредусмотрительно отобрали вместе с остальными«личными вещами», то можно себе представить, чтоя испытала, увидев такое «ложе». И это всё на фонесхваток, которые появлялись каждые три минуты.
– Ложись и постарайся уснуть, – сказала мнемедсестра и зевнула.
– Я на это не лягу! Я не хочу, я боюсь здесьоставаться одна!
– Да куда ты денешься, ложись сейчас же, пока ятебе не вколола что-нибудь!
Мне стало страшно. На глазах выступили слёзы отболи и унижения, но я не сдавалась.
– Не лягу, – прошипела я в ответ уходящей медсестре.
Как только за ней закрылась дверь, янаправилась на поиски выключателя. Оставатьсяодной, да еще и в потёмках – я не собиралась.Кряхтя, обошла всю палату и, наконец, обнаружилаискомый предмет. Нажала… и свет вообще погас.Судорожно нажала еще раз и опять гордо засветилаодна единственная на всю палату «лампочка Ильича».
Состояние моё с каждой минутой всё ухудшалось иухудшалось, от непрерывных болей в пояснице,помимо схваток, я практически не могла стоять –ноги категорически отказывались держать менявместе с огромным животом, но я упорно продолжалаподпирать стенку около входной двери.
Чтобы как-то отвлечься, я решила «прогуляться»по коридору. И тихонько, держась за стенку однойрукой, а второй усиленно натягивая распашонку нато, что находится ниже талии, я пошла…
05 часов 40 минут.
В коридоре было тихо, тепло и светло. Страхотступил, осталась только дикая боль. Так я ибродила по стеночке туда-сюда, тихо постанывая,пока вдруг не услышала над ухом:
– Это ещё что такое? Кто разрешил гулять? Быстро впалату! – визгливый голос медсестры не понравилсядаже моему чаду, которое забилось в этот момент вживоте с утроенной силой.
– Я не могу там… лежать… там даже простыни нет…там темно и холодно, – жалобно проскулила я, внадежде, что от меня отстанут.
– Быстро в палату, сейчас врач придёт осматривать.Ложись и лежи тихо!
Я послушно поплелась в палату, и превозмогаявесь ужас от одного только вида этой клеёнки,попыталась лечь. В тот момент, когда я села намартац и хотела поднять на кровать ноги, я поняла,что провалилась почти до пола. Продавленныйжелезный матрац окутал меня как металлическаяпаутина, оранжевая холодная резина подо мнойсоздавала впечатление ледяного обёртывания.Выбраться из этой «колыбели» самостоятельно яуже была не в состоянии… Дрожа всем телом ипризывая «мамочку» на помощь, я лежала и кусалагубы до крови. Я хорошо помнила слова своей мамыперед входом в роддом:
– Только не кричи, ты можешь сильно навредитьребёнку. Делай, что хочешь – кусай губы, щиплисебя за руку, чтобы отвлечься на другую боль. Нотолько не кричи!!!
И вот теперь я лежала и «отвлекала» себя сослезами на глазах, непрерывно глядя на огромныечасы на стене и вслух всхлипывая:
– Мамочка, как больно… мамочка, когда это ужезакончится… мамочка… мамочка...
06 часов 30 минут.
Дверь в палату открылась и вошли двое –медсестра и мужчина в белом халате.
– Доброе утро, как самочувствие? Я Ваш врач, будупринимать у Вас роды...
– Самочувствие – немного лучше чем у Бубликова, –отшутилась я. – А мне ещё долго?
– Сейчас посмотрю. Раздвиньте ноги...
Я подчинилась, насколько это позволил сделатьмой железный гамак.
– Так… матка раскрыта только на два пальца...
– А на сколько нужно, доктор?
– Неважно, еще придётся потерпеть. Вы ведь впервый раз?
– Да, а что?
– Ну, я думаю, не последний! А Вы спали?
– Нет, не спала, как я могу спать на этой клеёнке? – ответила я, скривившись.
– Нет, вы только посмотрите на эту принцессу нагорошине, клеёнка ей не нравится! А если водыотойдут, на мокром белье лучше будет лежать?Доктор, смотрите, чё они себе позволяют! – вмешалась в мой разговор с врачом медсестра.
– Лена, подушку, одеяло и «сон-наркоз». Срочно.
Доктор вышел из палаты, а медсестра Лена окинуламеня презрительным взглядом:
– Лахудра… хоть бы причесалась, видела бы ты себясейчас в зеркало! Подушку ей с одеялом подавай!Ишь, барыня… – и удалилась, недовольная всембелым светом.
– Так мне же не разрешили...- и, не досказав до конца,я разревелась...
От знакомых мне было известно об унижениях всоветских больницах, но я и не подозревала, докакой степени они могут дойти! Рыдания душилименя и не давали возможности нормально дышать.Схватки усиливались, и я уже была не в состояниимолча терпеть эту боль.
Я закрыла глаза и буквально заставила себяуспокоиться и дышать глубже.
– Руку! – услышала я над собой.
Я открыла глаза и увидела Лену со шприцом, но…без одеяла и без подушки.
Пришлось протянуть ей руку для укола...
Дальше помню только её усмешку, а потом – полныйпровал...
09 часов 30 минут.
Впервые за долгое время я различила стрелкина часах… Помню, что пыталась это сделать многораз, но перед глазами все расплывалось.
В палате было полно народа, кто-то ходил из угла вугол, кто-то дико орал, кто-то матерился и крылвсех мужиков на свете, кто-то плакал, кто-тостонал… Это всё были мои соседки по палате, – роженицы, которые поступили сюда, пока янаходилась в состоянии полудрёма от снотворного...
Откуда-то из коридора раздавалисьдушераздирающие крики… От обилия этих звуковмне стало нехорошо…
Едва я начала соображать, где я и что со мной, какподоспела схватка… Я закричала...
– О, пришла в себя, – произнёс кто-то рядом.
– А мы уж думали, ты и рожать так поедешь, безсознания… – добавила моя соседка, морщась отболи.
– А что со мной? – недоумённо спросила я.
– Да ты каждые две минуты вскакиваешь со стоном исадишься на кровати, не открывая глаз. А потомпадаешь, как подкошенная и засыпаешь. Потом опятьвскакиваешь и опять падаешь. И так уже три часаподряд...
Я помнила, что боль присутствовала постоянно, и,даже если схватка отпускала, то поясница какбудто разрывалась, но мне казалось, что я не сплю…
– Девочки, помогите мне, пожалуйста, вылезтиотсюда, мне в туалет нужно, – взмолилась я.
Те, кто был на ногах, помогли мне выбраться изкойки, и, спотыкаясь от головокружения, я пошлаискать нужное мне заведение.
Я направилась по коридору в ту сторону, откудадоносились страшные стоны, которые становилисьвсё ближе и ближе. И вдруг всё стихло...
Дверь в родилку была открыта, и я увидела нечтотакое, от чего мне захотелось бежать домой безоглядки. Моему взору предстало гинекологическоекресло, чьи-то раздвинутые ноги и между ними – огромная кровавая дыра...
Плач новорожденного вывел меня из ступора, язажмурилась, чтобы стереть из памяти увиденнуюкартину и медленно направилась в туалет...
На обратном пути в коридоре я встретила своегодоктора.
– Пойдёмте в палату, я Вас осмотрю.
Пришлось опять ложиться на омерзительнуюклеёнку и раздвигать ноги, теперь уже на всеобщемобозрении.
– Плохо раскрывается матка, – изрёк послеосмотра доктор. – Нужно стимулировать. А ну-ка, ещераз раздвиньте ноги!
Вдруг я почувствовала укол, и что что-то горячееполилось из меня в неимоверных количествах.Жидкость разливалась по всей клеёнке, впитываясьв жалкое подобие моей ночной рубашки.
– Я проколол Вам пузырь, теперь всё должно пойтибыстрее! – сказал довольный доктор и направился квыходу.
– Доктор, я вся мокрая, мне очень холодно, – окликнула его я в последний момент, придя в себяот шока.
– Я скажу медсестре, – ответил доктор и вышел.
Медсестра не заставила себя ждать, только пришлаона не с сухим бельём, а с очередным шприцом...
16 часов 15 минут.
– Смотрите, смотрите, она сама встала! Что онаделает?! – услышала я отдалённые голоса, но непоняла, что они относятся ко мне...
А дальше было всё, как во сне...
Соседки по палате потом уже рассказали мне, что явстала между двух кроватей, ухватилась руками запоручни и с закрытыми глазами, но абсолютноспокойно сказала:
– Я сейчас рожу, – и начала тужиться.
– Помогите, она рожает, – закричали наперебой моисоседки, – скорее, помогите!
Врач прибежал вместе с другой уже медсестрой, ониуложили меня на каталку, котораяпредусмотрительно стояла в палате и повезли вродильный зал, на ходу натягивая мне на ногитряпичные бахилы.
– Перелезай на кресло, – скомандовала акушерка.
16 часов 25 минут.
Я попробовала перелезть с каталки на родильноекресло и попала ногой прямо в таз с кровью,оставшийся от предыдущей роженицы.
– Меняйте ей бахилы! Кто оставил здесь этот таз?-орал не своим голосом доктор.
– Доктор, головка уже видна, – констатировалаакушерка в то время, как медсестра меняла мнебахилы.
– Быстрее, быстрее меняй! А ты тужься, тужься идыши глубже. Смотри на акушерку, она подскажет!
Но смотреть я не могла, глаза закрывались,благодаря второму уколу «доброй» Лены.
Как потом выяснилось, «профессиональная»медсестра перепутала препараты и вместостимулирующей магнезии, всадила мне второй разсильнейшее снотворное. Но узнала я об этой ошибкенамного позже, а на тот момент я вообще слабосоображала, что от меня хотят...
– Давай, милая, давай! Хорошо, хорошо! –подбадривала меня акушерка.
– Доктор, она сейчас порвется!
– Да режьте промежность, что вы смотрите!
Промежность разрезали, но на фоне общей боли яэто и не особо ощутила.
– Давай, еще, еще, вот так, молодец!
И тут вдруг медсестра и акушерка навалились мнена живот, и я почувствовала облегчение.
16 часов 30 минут.
– У тебя мальчик, смотри! – сказал, улыбаясь,доктор и похлопал ребёнка по попке.
Мальчик не издал не звука...
Началась какая-то суета… Я долго разлеплялаглаза, чтобы посмотреть на своего младенца, норебёнка спешно куда-то унесли, я даже не успелаего разглядеть.
Потом «мы» еще рожали детское место, а дальше – меня выкатили на каталке в коридор и оставили «стекать».Я опять провалилась в сон...
20 часов 30 минут.
– Мамаша, кашу манную будете?
– Кто у меня родился?
– А кисель?
– А какой вес и рост?
– Мамаша, я из столовой, я не в курсе.
– Я пить хочу, можно воды?
– Воды нет, только кисель!
– А из-под крана?
– Нельзя, не положено!
20 часов 45 минут
– Тааак, а сейчас поедем зашиваться, – пожилаянянечка смотрела на меня с сочувствием...
– А кто у меня, мальчик или девочка?
– Эх, мамаша-мамаша… забыла што ли? Ща посмотримбирку. Ага. Вота: 16.30, мальчик, 3.650 и 52 сантиметра.
– Спасибо Вам… – прошептала я, и слёзы радостиградом покатились у меня по щекам.
Я до сих пор не могла поверить, что всё ужепозади и что я стала матерью. Для большейдостоверости я всю дорогу ощупывала свой живот,который буквально прилип к спине...
«Господи, спасибо тебе, что все мои мучениязакончилсь!» – подумала я, въезжая в операционную.
На жёстком операционном столе я почувствоваласебя как на перине по сравнению с железнымматрацем.
– Придётся потерпеть, двенадцать внутренних ипять наружных швов, – констатировала молодаяврачиха.
– С наркозом? – в надежде спросила я.
– Нет, в таких случаях анестезия не нужна, – отрезала докторша и начала устанавливать передмоим носом белый экран из простыни.
У меня всё сжалось внутри. Мало я вытерпела засегодняшний день, так еще сейчас предстоитштопка по-живому.
– Ноги привязывать или будешь хорошо себя вести?– спросила врачиха, глядя мне в глаза.
– А это больно?
– Да как комариный укус! – улыбнулась она.
– Тогда буду хорошо себя вести, – ответила я,собрав в себе остатки сил.
От первого «комариного укуса» я дёрнулась так,что упал экран. Не успела докторша его поставитьна место, как дверь в операционную открылась, и яувидела толпу непонятных существ, которыенаправлялись к столу...
При ближайшем рассмотрении, существа оказалисьафриканцами, одетыми в белые халаты.
– Кто это? – завопила я.
– Это иностранные студенты-медики, не волнуйся,они только посмотрят, я буду им на тебепоказывать, как зашивают послеродовые разрывы.
– Я не хочу, чтобы на мне показывали, пусть ониуйдут.
Но докторша не обращала уже на меня никакоговнимания...
– Сначала я промываю водой промежность, а потомделаю… вкоооооооол...
На слове «вкол» она всадила мне иглу с такойсилой, что я закричала от боли.
Я хотела дёрнуться, но не могла. Ноги былипривязаны.
Тогда я начала дико орать. Боже, чего я только ненаговорила и врачихе, и студентам, и вообще всемуперсоналу этого знаменитого роддома. Теперь я немогла навредить ребёнку и выдавала сполна всё то,что не выкричала за последние сутки адскихмучений...
22 часа 10 минут.
Меня, уже зашитую – в общей сложностисемнадцатью швами, торжественно ввезли впослеродовую палату, где я увидела всех своихбывших соседок из предродовой.
– Ну, наконец-то! Живая!!! Ну, слава Богу!!! –затарахтели они хором.
– Девочки, а вы-то как? – промямлила я.
– Да мы-то уже давно тут. Позже тебя приехали,позже родили, а ты, вон, последняя сюда прикатила.
И началась оживлённая беседа, из которой я самымподробным образом узнала все нюансы моегосостояния, очевидцами которого были эти женщины,а так же все те ощущения, чувства и эмоции,которые они сами испытали при родах.
22 часа 30 минут.
В палату вошла медсестра и громогласнообъявила:
– Мамаши, вставайте и идите мочиться!
Все начали медленно подниматься, а я не смогла… Уменя абсолютно не было сил, да и в туалет мнесовершенно не хотелось.
– Я не могу, мне не встать.
– Или ты встаешь, или я иду за катетером.
Я попробовала боком, чтобы не повредить швы,сесть на кровати, но голова закружилась, ноги ируки меня не послушались – и опять молча легла.
Истязание катетером длилось минут десять.Медсестра никак не могла его вставить туда, кудабыло нужно, но все-таки методом проб и ошибок – справилась с поставленной задачей и, наконец,отстала от меня, предупредив, что встать мне всёравно необходимо, для моего же блага.
23 часа 10 минут.
Немного отлежавшись, я решила послушатьсяуказаний медсестры и сходить позвонить домой. Вмоих вещах, которые были доставлены из приёмногоотделения прямо в палату, я обнаружила расчёску,зубную, щётку, пасту, какие-то фрукты и спичечныйкоробок с двушками. И вот, зажав в кулакенесколько двухкопеечных монет, я поплеласьискать телефон-автомат.
Мне было уже наплевать, что одной рукойприходилось постоянно поддерживать прокладку,так как все роженицы выглядели здесь одинаково –с рукой между ног, и я не была исключением. Трусыбыли в роддоме категорически запрещены, и если укого-то их находили – скандал устраивался вплотьдо главврача. Так я и шла – одна рука между ног, ав другой – монетки для телефона. Шла медленно, постеночке. И слава Богу – потому что, когда у менявсё закрутилось перед глазами, и я рухнула,потеряв сознание, стенка меня просто спасла отпадения навзничь...
Я открыла глаза от лёгкого похлопывания по щеке.
– Ох, напугала же ты меня! – услышала я голоспожилой медсестры. – Давай, я помогу тебе встатьи отведу в палату.
– Мне позвонить нужно… домой...
– Вот полежишь полчасика и пойдешь, ты ещеслабенькая, а пока – отдохни,- приговаривала она,помогая мне улечься.
23 часа 45 минут.
Я прислушалась к своему организму – вродебы всё нормально, голова не кружилась, ноги-рукидвигались нормально. Тогда я решила повторитьсвою попытку и сходить опять к телефону. Медленно,боком слезла с кровати, одела халат, сделала парушагов по палате… и вдруг из меня начали выпадатькакие-то горячие, очень странные красно-бурыекуски… А я смотрела себе под ноги, гдерастекалась эта непонятная кровавая масса, и вголове у меня была только одна мысль: «Сейчасповезут в операционную...»
Я вскрикнула от испуга, но подступающая тошнота имгновенное головокружение лишили менявозможности понять происходящее. Я опять упала вобморок. На сей раз – навзничь, сильно ударившисьспиной об угол кровати...
На зов моих соседок сбежался весь медицинскийперсонал.
Нашатырный спирт ударил в нос. Я открыла глаза иувидела незнакомые лица… белые колпаки и халаты.Кто-то затягивал мне на руке жгут, пожилой врачискал вену...
Что-то горячее обожгло руку, стало нечем дышать...
– Мне плохо, – успела выговорить я.
Но в ответ услышала:
– Не волнуйся, девочка, сейчас пройдёт. Этокальций, он остановит кровотечение… Уж очень мнене хочется выскабливать тебя. А вот швы нужнопроверить, могли и разойтись во время падения, – сказал врач и погладил меня по голове.
– Я боюсь, – промолвила я, когда дурнота от уколапрошла и… заплакала…
– Не бойся, я посижу с тобой, – сказал доктор, когдавсе проверки были сделаны и выяснилось, что швывсё-таки выдержали нагрузку и не разошлись.
Этот замечательный врач просидел со мной всюночь, не смыкая глаз. Он реагировал на каждый мойшорох, на каждое движение. Он поправлял мнеодеяло и поднимал подушку. Он оказался простохорошим человеком и как бы извинялся такимобразом за халатность своих коллег...
На следующий день я написала мужу записку, вкоторой было только одно предложение:
«Такое можно испытать только один раз в жизни.»
***
А потом мне три дня не приносили ребёнка,ссылаясь на то, что он «устал в родах» и долженотдохнуть. На самом же деле, мой наследный принцбыл в барокамере, так как провёл без воды намногобольше времени, чем это в медицине допустимо иродился в асфикции. Когда я его первый разувидела – мне стало дурно, у малыша вместо глазныхбелков было сплошное кровавое месиво. Но, славаБогу, всё обошлось.
Вскоре, после всех вышеописанных событий,вернулся из отпуска папин бывший однокашник,который через год стал главным врачом тогосамого родильного отделения и разогнал половинумедицинского персонала, – я так и не поняла,почему – то ли после моего рассказа о том, как сомной обращались, то ли по каким-то другимпричинам.
Но это всё произошло потом. А на истории сродами, я думаю, можно уже поставить точку.
Ах, да, чуть не забыла: мальчик унаследовал моюлюбовь к «Докторской» колбасе и, в отличии отменя, до сих пор уплетает «творожоксосметанкой»так, что только треск за ушами стоит.
На этом я хочу закончить повествование о своихединственных родах. Единственных – потому, чтонаши медицинские работники отбили у менянавсегда желание еще рожать детей. Вот, если быможно было избежать этой процедуры, я думаю, уменя их было бы по меньшей мере пятеро!
***
В моей палате было семь женщин, которые рожали водин день. Шесть мальчиков и одна девочкапоявились на свет Божий 17 сентября 1987 года вроддоме им. Видемана в городе Ленинграде.
Автор неизвестен))))
Жаль, что такое отношение в роддомах еще существует… Сволочи, блин!!!
А Вас с рождением малыша!))) Пусть будет здоровеньким и крепким)
у меня всё прошло намного лучше… если бы так же, о втором точно не задумывалась бы...
Не дай Бог кому то ещё пережить такое...