Без надежды вход воспрещен

БЕЗ НАДЕЖДЫ ВХОД ВОСПРЕЩЕН Пять утра. Телефон разрывается. Это значит, что в городе Барнауле кто-то из моих близких уже проснулся, позавтракал, пришёл на работу и решил, что самое время сообщить мне последние новости или просто поболтать. Трубку я беру всегда: всё равно разбудили, да и мало ли что там у них случилось. — Алло (сиплым голосом). — Ты спишь, что ли?! — Пять утра у нас. Действительно, чего это я сплю… — Ой, точно! Извини, у нас же +04:00 к вашему времени… И дальше без переходов и преамбул начинается выпуск последних алтайских новостей. Дело уже привычное, и я давно не злюсь на будителей. Родня. Куда деваться. Попытки не брать трубку или отключать звук ни к чему не приводят. Потому что если телефон отключён, мне никто не звонит. Мистическая связь с моей трубкой позволяет близким чётко определять, когда последняя находится в рабочем состоянии. *** Тем памятным утром бодрые звуки рингтона «Шоу маст гоу он» начали терзать мою опочивальню с четырёх часов. Двумя руками поднимаю веки, смотрю на экран: Катька. Школьная моя подруга. Учитывая, что мы с ней созваниваемся «через день да каждый день», ранний звонок меня насторожил, но не разбудил. Подождёт, не маленькая. Совесть надо иметь — будить подругу в такую рань. Сбрасываю вызов, пытаюсь досмотреть утренний сон, да не тут-то было. На экране высвечивается сообщение: «Перезвони срочно, у меня беда». Набираю, само собой, тут же. — Кать, что случилось?! Молчание. — Катя! Что?! В трубке какой-то хрип. — Зотова, если тебя ещё не убили, я приеду и добью тебя сама! Что?!!! — Он умер, Ульян, он умер… — Да кто, Кать, кто?! — Ребёнок умер. — Господи, чей?! Мой? (У Катьки детей нет.) — Дура… Мой ребёнок умер. Всё… И тихий вой — такой, будто подругу мою душат подушкой. Тут я понимаю, что либо Катерина как-то ловко за сутки успела сойти с ума, либо я чего-то не знаю. — Катя, пожалуйста, скажи мне, где ты? (Ещё остаётся надежда, что корпоратив какой вчера был, человек хорошо провёл время, вот и привиделось. Мало ли: дело-то житейское...) — Я в больнице, Ульян. — Да в какой?! В скорбный дом тебя, что ль, свезли? Ты можешь хоть что-нибудь внятно объяснить?! — Я не хотела никому говорить, боялась сама себя сглазить. Уль, я была беременна, пять месяцев уже. Всё было хорошо, а вчера он умер… Замер. Всё. Катька много лет неистово боролась с бесплодием, отдавая этому всю душу и содержимое кошелька. Все круги гинекологического ада к этому времени она прошла не один раз, и, честно говоря, я думала, что тему эту она для себя закрыла, потому что давненько не слышно было от неё историй про бесконечные госпитализации, приёмы гормонов и цены на ЭКО. — Кать, не плачь… Кать! (Господи, что говорить-то в такой ситуации? Как утешить?) — Чем, Ульян, чем я хуже других? Чем я Бога так прогневила? Почему Он мне дал эту радость, а потом отнял? Ребёнок уже толкался, я и имя придумала, любила его больше жизни… Почему?! — Кать… Это не ты. Кать, ты не виновата… — А кто?! — Катя… — Кто?! Кто меня проклял?! — Да мужики, мужики виноваты. Слабые они все, больные — ни замуж выйти, ни зачать. (Боже, что я несу!) Кать, ты бросай всё и срочно приезжай ко мне, поедем в Грузию, вдвоём. (Какая Грузия?! Зачем? Отродясь там не была...) — Меньшикова, я понимаю, что у тебя четыре утра и ты плохо соображаешь, но причём тут Грузия? И мужики… — Кать, там тепло ещё сейчас. Солнце, фрукты, вино и хачапури… (На что я туда поеду? Только из отпуска, первая рабочая неделя.) — Мать, ты чокнутая. Пока. Перезвоню. Через две недели Катька уже была у меня, и поезд «Москва-Владикавказ» мчал нас навстречу Военно-Грузинской дороге, чахохбили и хванчкаре. *** Ехать — не близко. В дороге решили виртуально изучить туристические тропы Грузии, не ограничивая себя гастрономическим туризмом. Катя уже немного отошла, конечно, но… Женщине, так жаждущей материнства и потерявшей ребёнка, никакой «переменой мест» рану не зашьёшь. Поэтому я изо всех сил, суетясь, пыталась занять наше с ней время — чтобы отвлечь, чтобы не думала о своей беде. Мы обсуждали всевозможные маршруты, рассчитывая, как уложиться в то время, которым располагаем, и по максимуму успеть везде. Безостановочно распивали чаи, ели и старательно делали вид, что ничего не произошло. Что мы просто весёлые туристки, которые вот так запросто сорвались и поехали в тёплые края. Ранним утром перед Владикавказом выскочили на перрон подышать уже почти горным воздухом и поделиться с местными очень пронырливыми собачками оставшейся с вечерней трапезы «Краковской». — А что за станция? — наш вагон был последним, и здание вокзала стояло слишком далеко, чтобы разглядеть буквы на фасаде. — Беслан, — ответила проводница. — Беслан… — повторила за ней Катя. — Беслан, — и быстро заскочила обратно в вагон. Я стояла на перроне, смотрела на бодрых бесланских таксистов, зазывающих ехать с ними хоть в Грузию, хоть в Армению. На привычно флиртующих с ними проводниц. На собаку, которая с вопросительным вниманием следила за тем, куда же всё-таки я дену пакет с «Краковской». В то время как память чётко, по кадрам показывала видеоряд того страшного дня, когда в этом городке случилась самая ужасная рукотворная трагедия, расколовшая жизнь на «до» и «после»… Отдав «Краковскую» изнывающему псу, я тоже зашла в вагон. Поехали. Катя лежала на своей полке, отвернувшись к стене. — Кать, давай паковаться, скоро прибываем. — Да… Сейчас. Ульян, ты представь, ты только представь… Ты его родила, он такой маленький, беззащитный. Потом растёт, пошёл, заговорил. В садике ему деревянным паровозиком по голове стукнули: ты бежишь, заступаешься. Потом вы покупаете рубашку белую, брючки, туфельки — такие маленькие, мужские. Срезаете георгины в палисаднике и идёте в школу. Первый раз в первый класс. И вдруг начинается этот кошмар, в одну минуту… Или он уже большой, десятиклассник, сам идёт на линейку, без тебя, а там… Там всё это происходит. И ты мечешься, кричишь, а тебя не пускают в эту школу… — Кать… Не надо. — А потом ты идёшь и ищешь его там. И находишь… — Катя!!! Сажусь к ней на полку, и мы начинаем реветь, обнявшись. Подходит проводница. Она всё понимает, но долг превыше всего. — Бельё сдавайте, подъезжаем. *** Сумки утрамбованы, бельё и подстаканники сданы, до прибытия пять минут. Беру в руки телефон, захожу в интернет. Страница обновляется, и поисковый запрос выдаёт форум на грузинском языке, где я, естественно, ничего не понимаю. Уже собираюсь обновить поиск, как вдруг глаз цепляется за фото со странным и нечётким изображением. Увеличиваю картинку и понимаю, что это очень необычная икона какой-то святой. Обсуждение под фото идёт бурное, и просто ради интереса начинаю выяснять, что это такое. Нахожу. Читаю: «Икона беременной Богородицы». Образ найден в одном из женских монастырей Западной Грузии. При ремонте вскрыли пол, под которым оказалось хранилище уникальных икон. Среди прочих обнаружена и эта — Девы Марии, носящей во чреве Христа. Пытаюсь найти что-то ещё, помимо этой скудной информации, — бесполезно. Ни название монастыря, ни его месторасположение нигде не указано. Ладно, ищущий да обрящет — добраться бы до компьютера. — Кать, смотри, что я нашла. — Кто это? — На, почитай. Будем искать! — Уля! Нам туда надо. Срочно. Где это?! — Найдём, Кать, найдём! Язык до Киева доведёт. Хватай поклажу, выходим! Мы быстро нашли такси, договорились о цене и помчались в сторону Верхнего Ларса, на границу с Грузией. Всё. Теперь у нас была цель. Если в самом начале путешествия никакой другой задачи, кроме как «развеяться», не стояло, то теперь всё стало ясно и понятно. Куда, к кому и зачем мы едем. К Божией Матери — за утешением. Только где и как искать этот образ и этот храм, никто не знал. И всё было против того, чтобы мы его нашли. Так, почему-то на границе у нас пропал интернет, а название и адрес забронированной гостиницы мы, по-девичьи, не сохранили. По сто раз перезагружали наши смартфоны-айфоны, но те упорно не желали включаться и подключаться к грузинскому интернету. И бедный Важа, который вёз нас из Владикавказа в Тбилиси, поднял на уши весь город, чтобы эту гостиницу найти. На русском, английском и грузинском языках нас допрашивали с пристрастием на предмет хотя бы начала или окончания названия улицы, но тщетно. И тут после четырёх часов бесплодных поисков Катька вдруг подпрыгивает и вопит: — Вспомнила, я вспомнила! Астаниани, Астаниани! Улица Астаниани. Важа и группа поддержки в количестве восемнадцати человек хором отвечают: — Ваааах! Катя, генацвале, нет такой улицы в Тбилисо! И только поздним вечером, когда Важа и группа поддержки уже восьмой раз кормили нас обильной грузинской едой, кто-то из Важиных друзей воскликнул: — Асатиани! Улица Асатиани! (Запомните это название — оно очень важно.) За пять минут выяснили, что наша гостиница именно там и находится, созвонились с владельцами и через час (надо всё доесть, а то люди обидятся!) наконец-то попали в маленький, до невозможности уютный гостевой дом в самом центре Старого города. С крыши открывался дивный вид, ради которого, собственно, мы и выбрали это место. Обнимаемся с Важей и всей группой поддержки, неловко пытаемся всучить хоть немного денег (да за бензин, конечно же, за бензин и только!). — Ээээ, девочки, не надо обижать старого Важу! Вы — наши гости. Какие деньги, уберите… Добро пожаловать в Грузию! *** И мы пожаловали. Теплейшей звёздной тбилисской ночью я и Катька сидели на крыше отельчика, пили кофе, смотрели на переливающийся огнями город и были счастливы. А дальше началась самая настоящая девочковая история. Катька — она хоть и после трагедии личной, но ведь женщина. В Грузии конец сентября и начало октября — это не сибирская осень, а подруга моя, не подумавши, ни одного завалященького летнего платья с собой и не захватила. Поэтому три дня, целых три (!) дня мы пытались совместить поиски платья с поисками информации о загадочном монастыре и с туристическими тропами. За тремя зайцами, короче. Информацию о монастыре нарыли очень и очень скудную. Только название села, рядом с которым он расположен — Дирби. Никто, совсем никто из тех, кого мы встречали на рыночках, в торговых павильонах, в магазинах, ничего не знал ни о Дирби, ни о монастыре. Честно признаться, меня уже стали раздражать поиски платьишка в ущерб туристическим радостям. Платья-то были, но или цвет не тот, или фасон, или размер… И когда после очередного трёхчасового марш-броска по рынку я уже готова была Катьку придушить (терпеть не могу долго ходить по магазинам и развалам), вдруг вижу на остановке священника в рясе. Бросаюсь к нему со всех ног, очень сумбурно, не успев даже поздороваться, рассказываю всю нашу историю и прошу помочь найти этот никому не ведомый монастырь. Священник внимательно меня выслушал, ничего не ответил, достал телефон, кому-то позвонил. И пока он говорил, к нам подъехал автомобиль, куда всё ещё разговаривающий по телефону батюшка деликатно нас запихнул, и мы, не сопротивляясь и не задавая вопросов, сели и поехали. Через пару часов уже стояли у запертых ворот маленького старинного монастыря. Навстречу со связкой ключей вышла сестра Тамара. Открыла храм, впустила туда трясущуюся Катю, а нас с батюшкой отправила любоваться необыкновенной красоты монастырскими розами. Конечно, чуть погодя мы тоже попали в храм. Сестра Тамара рассказала его историю, как «случайно» был обретён чудотворный образ Пресвятой Богородицы. С благословения игумении подарила нам с Катькой иконы, освящённые пояски, свечи, вино, ладан, а мы только хлопали глазами от такой нечаянной радости… Мама Георгий (а в Грузии обращение к священнику именно такое — мама) дождался, когда мы, навосхищавшись, намолимся, и повёз нас — нет, не в отель, а к себе в гости, где к нашему приезду уже был готов невероятный, даже по широким кавказским гостеприимным меркам, стол. Кто мы были ему — две плутающие по городу туристки — чтобы, оставив все дела, сопровождать нас в отнюдь не близкую поездку, а затем озадачить своих родных приёмом незваных гостей?.. Но всё это — уже совсем другая история. И наше застолье, и дальнейшее путешествие в удивительную Армению, куда мы даже и не думали попасть. Обязательно когда-нибудь расскажу об этом — потому что от начала и до конца это было необычайно. Очень необычный туроператор вырвал нас с Катькой из нашего рабочего уже графика и повёл своими путями, не спрашивая нашего на то согласия. И хватило времени, и хватило денег, как ни странно. Всего хватило. *** Через полтора года у Кати родился отличный мальчишка. При диагнозе бесплодие какой-то там невероятной степени — когда никакие деньги, никакие врачи, никакое ЭКО не могли помочь. Уже без надежды и без веры в чудо. А фамилия того замечательного батюшки, которого мы случайно встретили у тбилисского рынка, — Асатиани. Как и название той улочки, которую полдня искали, приехав в Тбилисо. Совпадения? Случайности? Вовсе нет. Но Промысл Божий, который ведёт тебя именно туда, куда нужно, именно в тот момент, когда ты готов отчаяться. А ведь мы ехали просто «развеяться»… Ульяна Меньшикова