Корни. ( М. Сараджишвили)

Дед пришел и ушел в этот мир вместе с М. Шолоховым. Ничего общего между ними не было, только эпоха и примерно одинаковое стартовое социальное положение.

Дед умирал медленно. И на все мои оптимистические прогнозы «Ты еще сто лет проживешь!», реагировал без трагизма.

— Я уже свое отходил.

Несмотря на это, постоянно что-то читал. У кровати лежал самоучитель японского.
— Зачем тебе это? Ты итак знаешь кучу языков. — спрашивала я. — Английский, латынь, греческий, грузинский.
— Когда человек не занимает свои мозги, он деградирует.

Временами его тянуло на разговоры и он рассказывал разное. Благо вспомнить было что.

О том, как его пятилетним ребенком родители привезли с Волги в Грузию, спасаясь от голода.

Удивительно, что больше он никогда на Волге не был, а рассказывать о той жизни мог бесконечно. Сказки, песни (особенно запомнилось «Ночью нас никто не встретит...») и подробности быта. Многое давно стерлось из памяти, но кое-что все же осталось.

Некоторые детали казались особенно нелогичными, но дед доказывал, что дело было именно так.

— Родителей моих сосватали, как и всех деревенских в то время. Первый раз они увидели друг друга на смотринах и понравились друг другу, а второй раз на венчании.

— Ужас какой-то, — возмущалась я, — как можно было прожить так всю жизнь.

— Да нормально жили. Нас четверых родили. Раньше никто не разводился. Даже понятия такого не было.

Потом про учебу в гимназии. Тут, судя по описаниям, было много общего с «Швамбранией» Льва Кассиля.

Время от времени возникали интересные подробности — штрихи эпохи.

-… Отец мой, Иван Иванович был полный георгиевский кавалер. Четыре креста получил за храбрость. Поэтому мы, его дети, в гимназии учились бесплатно.

Он вернулся с первой мировой без единой царапинки. Участвовал в Брусиловском прорыве, был в таких мясорубках, где из полка остался он один. Причем до ухода на фронт он не был особо верующим. Так, веровал, как все в то время… Когда стал рассказывать дома о явных чудесах, которые видел на войне, тогда маменька, Александра Ионовна, распорола его гимнастерку и показала ему зашитый туда псалом 90 — «Живый в помощи вышняго». После этого мой отец не пропускал ни одной службы. Впереди ставил меня с братом. Попробуй шелохнись — убьет...

Исторические события, о которых рассказывал дед, выглядели немного иначе, чем как их описывали в школьном учебнике.

— Дед, а как вы жили при Николае? Полный мрак, да?

— Почему мрак? Хорошо жили. Вот мы были простые крестьяне. Когда сюда приехали, трех коров держали. Молока было — залейся. Мой отец служил наборщиком в типографии. Его жалованья на все хватало.

-Зачем тогда революцию сделали?

Дед морщился.

— Да глупость одна, эта революция. Хотя тоже, смотря с какой стороны посмотреть. Если б не этот переворот, я бы, наверное, на твоей бабушке не женился. Они из Турции в 15 году от резни в Грузию бежали. Никто за меня дочь армянского купца при других условиях так просто не отдал бы.

— А что было дальше?

— В Грузии к власти пришли меньшевики. Мне было 15 лет, когда сюда в 21 вошла Красная Армия. На Головинском проспекте через каждые 30 метров стоял комиссар и говорил речь.

— И какая была реакция людей? Они же по «просьбе трудящихся» сюда явились.

— Не было никаких просьб трудящихся. Люди просто слушали и выжидали, что принесет новая власть. Тогда самые шустрые стали в партию записываться. Я всегда сторонился политики. Если бы тогда с дуру вступил, то в 37-м меня бы точно расстреляли, как многих моих друзей. А если бы уцелел, то был бы сейчас старейшим коммунистом Грузии. Жизнь сложная штука… Хотя, кто его знает, может меня пронесло по молитвам матери. Весь 37 год я ждал ареста, даже чемоданчик с теплыми вещами стоял на готове. Хватали настолько массово, что люди обреченно ждали по ночам. когда за ними придут.

Моя мать постоянно читала Псалтырь. (Книга такая толстая. Помнишь, в сундуке лежит. Ты еще пыталась читать и ничего не поняла.) Она была полуграмотная, а по церковно-славянски читала без ошибок, фактически наизусть....

… Потом, когда война началась, аресты поутихли. Не до того было. К войне мы были абсолютно не готовы. В армии на вооружении были винтовки Мосина.

— Что это такое?

— Затвор рукой надо было передвигать после каждого выстрела. Мой отец с такой в германскую воевал. У немцев в то время было новейшее автоматическое оружие. Потому они так быстро до Москвы дошли… Надо было спешно налаживать оборонные заводы. Перевели меня в Ереван на такой завод главным инженером. Я дневал и ночевал на работе. По другому просто не выходило. Пришлось выучить армянский, чтобы общаться с рабочими. Они, в основном, были из деревень и русского не знали.

( У деда было всего 2 медали. Одна «За доблестный труд» и другая какая-то с профилем Ленина. Он их никогда не носил, стеснялся. Просто хранил в ящике. Всегда отмечал 9 мая, но о войне не любил рассказывать. А тут вдруг разговорился.)

— … Меня до сих пор мучает чувство вины. Как-то, осматривая партию снарядов, готовую для отправки, я обнаружил бракованный снаряд. Тут же разыскал укладчика, приказал немедленно снять бронь и отправить на фронт. Он так просил пожалеть его. Говорил, что это не повторится… С войны он не вернулся.

— Почему так сразу на фронт?

— Если б я проглядел, тот бракованный снаряд мог разорваться в пушке и погибли бы наши. А спрос с кого? С меня, как с главного. Сразу бы к стенке поставили. Тебе трудно представить это время. ...

… Как я не обходил стороной коммунистов, а в 45 вызвали меня в партком и надавили.

— Что это вы, товарищ Дмитриев, до сих пор беспартийный. Пишите заявление.

Пытался я увильнуть.

— Не достоин, мол, такой чести.

Да куда там. Пришлось написать.

Я всегда церковную службу очень любил. Так после этого вступления, мне к церкви на пушечный выстрел нельзя было подходить.

В 45 -м за несколько дней до Победы, мой отец умер. Запиши себе куда -нибудь — 30 апреля. Молился, и так на коленях отошел. Все грехи свои замаливал, что вторую семью имел.

Маменька моя, Александра Ионовна, вскоре постриг приняла. Не забудь, монахиня Анфуса. В день два раза в церковь Александра Невского ходила. Дом наш, в Нахаловке, церкви отписала. Потом, она в 68-м году скончалась. Сподобил ее Господь христанской кончины. Причастилась и в тот же день умерла, ничем не болея. Ее монашеский хор отпевал: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный»… Впечатление бесподобное.

На похоронах мои сотрудники с СКБ были, заслушались. Один, помню, спросил меня.

— Это сколько надо заплатить, чтоб меня так похоронили. Я бы сейчас стал деньги откладывать.

С тех пор я такого ангельского пения не слышал.

Сейчас мое время пришло, а из вас даже никто «Отче наш» наизусть не знает...

Это было главной внутренней болью деда.

Желание его все же исполнилось.

Мама, несмотря на отговорки родственников, все же привела священника и деда отпели.

Тогда, в 83, это было немного рискованно.

Но в воздухе уже витал дух перемен....

… Потом, через десять лет придя к вере. Я вспомнила рассказы деда о прабабке монахине. Попала в сложную ситуацию и попросила о помощи. В ту же ночь увидела во сне невысокую женщину в черном и с четками в руке. Смысл сказанного улетучился, а чувство утешения осталось.

— Какого цвета были четки у матушки Анфусы, — уточнила я у мамы. — Коричневые, да?

— Да, — мама несказанно удивилась. — Но ты не можешь этого знать, Ты родилась после ее смерти, а четки положили ей в гроб.

Для меня это было еще одним доказательством вечной жизни.

15.01.2016.