«ВОТ ЗЕМЛИ ЦЕЛИННОЙ КРАЙ… „
13 мая 1947 года Павел Груздев вышел из заключения — полностью “отбыл срок наказания». Но вольным воздухом дышал недолго — в 1949 году «за старые преступления», как писал батюшка в автобиографии, «был сослан на неопределенный срок в г. Петропавловск Северо-Казахстанской области».
«Работал там чернорабочим в „Облстройконторе“, — вспоминал отец Павел, — а в свободное время всегда ходил в собор св. Апостолов Петра и Павла, где был уставщиком и чтецом на клиросе».
В Петропавловском соборе настоятель о. Владимир сразу Павла Груздева заприметил: «Ты, парень, петь умеешь!» Поставил его на клирос.
«И пел, и „Апостола“ читал. А грязный-то! — вспоминал о себе отец Павел. — Рубашки купить не на что еще! Получил зарплату — первым делом рубашонку да штанишки купил. А уж на ногах наплевать — что-нибудь...»
Однажды в храме подходят к нему старичок со старушкой, Иван Гаврилович и Прасковья Осиповна Белоусовы:
— Сынок, — говорят, — приходи к нам жить.
Улица у них называлась так же, как в Тутаеве — имени Крупской, дом 14/42. «Двадцать рублей денег в месяц да отопление мое — поступил я на квартиру, — вспоминал о. Павел. — А тут собрание, землю дают.
— Груздев!
— Что?
— Вот земли целинной край. Надо земли?
Я дома спрашиваю:
— Дедушко, сколько брать земли-то?
— Сыночек, бери гектар.
Я прошу гектар. „Меньше трех не даем!“ „Давайте три“.
Вспахали, заборонили, гектар пшеницы посеяли, гектар — бахча: арбузы, дыни, кабачки, тыквы, гектар — картошка, помидоры. А кукурузы-то! Да соловецкие чудотворцы! Наросло — и девать некуда. Прихожу к завхозу:
— Слушай, гражданин начальник, дай машину урожай вывезти.
— А, попы, и здесь монастырь открывают!
— Да какой тебе монастырь, когда и четок-то нету!
Ладно. Привезли все. То — на поветь, то — в подполье, пшеницы продали сколько-то, картофель сдали, арбузы на самогонку перегнали, за то, за другое, за подсолнухи много денег получили! Да Господи, чего делать-то! Богач!»
Давно ли скитался бесприютный арестант по ночному пригороду Петропавловска — нищее нищего? А вот уже сыт и одет, и дедушка с бабушкой как родные, и хозяйство крепкое, словно «и здесь монастырь открывают»! Да и на работе премию дали за хороший труд.
— Дедушко, давай корову купим!
«А я в коровах толк понимаю, — рассказывал о. Павел. — Пошли с дедушкой на базар. Кыргыз корову продает.
— Эй, бай-бай, корову торгую!
— Пожалуйста, берем.
— Корова большой, брюхо большой, молоко знохнет.
Э, кумыс пьем! Бери, уступим!
Гляжу: корова-то стельная, теленка хоть вынь. Я говорю: „Дедушка, давай заплати, сколько просит“.
Взяли корову, привезли домой. Прасковья Осиповна увидела нас:
— Да малёры, да что же вы наделали, ведь сейчас околеет корова-то! Закалывать надо!
— Бабушка, попросим соловецких чудотворцев, может быть, и не околеет.
Корову на двор поставили, а сами уснули. Ночью слышу неистовый крик — старуха орет. Думаю: матушки, корова околела! Бегом, в одних трусах, во двор! А там корова двух телят родила. Да соловецкие! Вот так разбогатели!»
ЕСЛИ АПОСТОЛЫ ИЗ РЫБАКОВ
И в лагерях, и в ссылке люди были самой разной национальности — латыши, эстонцы, украинцы, немцы, киргизы, туркмены — в общем, полный интернационал. И о. Павел как-то очень схватывал всякие словечки из других языков, ему нравилась эта определенная языковая игра, он чувствовал вкус речи не только русской. Бывало, сядет в Тутаеве за стол — а уже знаменитый старец и начинает командовать: «Так, керхер брод!» Кто знает эту игру, тут же подхватывает: «Шварц или вайе?» Он говорит: «Шварц». Скажет «мэсса» — ему ножик подают, «зальц» — соль. Из Казахстана вывез словечки: «агча» — деньги, значит; «бар» — есть, «йёк» — нет. Даже в батюшкином дневнике записано: «Кыргызы, когда проголодаются, говорят: „Курсак пропол“. И различия в вере решались о. Павлом как-то запросто. Был у него сосед-туркмен по имени Ахмед. Однажды идет Ахмед на рыбалку с удочками:
— Паша, моя пошла рыбу ловить. Пойдешь со мной?
— А есть еще удочка?
— Есть.
Приходят на речку.
— Твоя здесь лови, моя туда пошла.
»Покидал, — говорит о. Павел, — покидал — ничего не ловится. Вернулся домой, подоил корову. Потом прихожу на базар, а там две арбы рыбы. Я взял целое ведро рыбы за копейки, принес домой, смотрю — сосед идет, несет два хвостика жиденьких.
— Ну как, Ахмед, рыбалка?
— Да вот, плохо.
— А у меня вон целое ведро.
— А ты где ловил?
— Да там же, где и ты.
— А как же так?
— А ты кому молился?
— Магомету.
— А я — Петру и Павлу!
Упал Ахмед на колени, руки к небу воздел и говорит:
«Петр и Паша! Бей Магомет наша!
Наш Магомет совсем рыба нет!»
«ЖАТВЫ МНОГО, А ДЕЛАТЕЛЕЙ МАЛО»
Из казахстанской ссылки вернулся изгнанник осенью 1954 года. Вековые липы на Волжской набережной медленно роняли золотые листья, романовские церкви возносили в небо уцелевшие купола, отливала ласковой осенней синью матушка-Волга… «Тятя с мамой приняли меня с радостью, — вспоминал о. Павел. — Устроился я на работу».
А дома всё та же нищета в 50-е, как и в прежние годы… Как-то раз на праздник собрался Павел Груздев на правый берег в Воскресенский собор — «пойду в собор, Спасителю поклонюся». Просит мать:
— Мамо, нет ли подрясничка какого?
— Сынок, конфискация!
— Мамо, нет ли кальсон каких?
— Сынок, только из мешков нашитых!
Ну что поделаешь! Пришел в собор на службу, многие узнали Павла Груздева, не забыли, хоть и одиннадцать лет в лагерях был.
— Павлуша, петь-читать не разучился? Прочитай Апостола-то!
В Воскресенском соборе служил в то время отец Петр, а диакона звали Алексей — Алексаша. А поскольку день был праздничный, особый какой-то, присутствовал на богослужении недавно рукоположенный епископ Угличский Исайя, управляющий Ярославской епархией.
«Вышел я Апостола читать, — рассказывал отец Павел. — Прокимен как дал!»
Голосина здоровый, и службу всю назубок знал. Услышал епископ Исайя нового чтеца:
— Кто это?
— Да вот, арестант пришел, — объясняют ему.
— Позвать в алтарь! — велит владыка.
«Поскольку я был уже рясофорный, порядок знал, — вспоминал батюшка свое знакомство с Преосвященным Исайей. — Поклон престолу, поклон владыке, стал под благословение».
— Ты, парень, откуда? — спрашивает владыка.
— Из Хутыни, — отвечает Груздев.
— За что сидел?
— Вроде ни за что.
— Документ есть?
— Так вот, — показывает документ.
— А реабилитация?
Молчит в ответ.
— Ладно, — говорит владыка. — Какие литургии знаешь?
— Иоанна Златоуста, Василия Великого.
Поэкзаменовал еще его владыка: «Тебя нечего учить, всё тебе знакомо. Приезжай ко мне в Ярославль, рукоположу».
Как на крыльях летел обратно через Волгу к себе домой Павел Груздев. Ведь он с детства, с мологских монастырских лет мечтал стать священником — и эта мечта не оставляла его ни в родной деревне Большой Бо-рок, ни в ярославской тюрьме, ни в лагерях, ни в пересылках… Каким воистину крестным путем почти полвека вел его Господь к принятию священного сана — «и спасительная страдания восприемый, крест, гвоздия, копие, смерть...»
«Мне владыка говорит: „Приходи“! — рассказывал отец Павел. — Возьми у священника, кто тебя знает, характеристику, и приходи!»
Отец Дмитрий Сахаров — он наш, мологский, у нас служил в Афанасьевском монастыре. А теперь в церкви Покрова на левой стороне Тутаева. Я к нему:
— Батюшка милой! Мне бы справочку, несколько строчек!
— Да-да, конечно, Павлуша! Хорошо, уже пишу! Пишет: «Павел Александрович Груздев, 1910 года
рождения. Поведения прекрасного, не бандит, ничего, но в политике… — тут отец Павел замялся, словно подыскивая то слово, которым охарактеризовал его священник Дмитрий Сахаров, — в политике какой-то… негоден я!»
— Неблагонадежный? — подсказал о. Павлу кто-то из слушавших его рассказ.
— Неблагонадежный! — подтвердил батюшка. Ставит о. Дмитрий точку на бумаге и подписывается: «Протоиерей Дм. Сахаров».
— Ладно. Прихожу к владыке, — продолжал свой рассказ отец Павел. — Подаю ему бумажку. Берет он в руки, читает. Потом меня спрашивает:
— Павлуша! А как у Вас с желудком, расстройства нету?
Я ему:
— Так нету пока, владыко.
— Так вот, Павлуша, когда Вас чего доброго припрет, этой-то бумагой воспользуйтесь.
— Владыко, благословите! — отвечаю. Преосвященный Исайя, управляющий Ярославской епархией, был рукоположен в архиерейский сан 28 ноября 1954 года, в возрасте 72-х лет. Он так же, как и Павел Груздев, прожил долгую многотрудную жизнь, прежде чем стал священником и принял монашество. В миру — Владимир Дмитриевич Ковалев, родился в Угличе, образование получил в Рыбинском речном училище. Закончив его в 1903 году, более сорока лет работал на речном транспорте. Конечно, ни в 20-е, ни в 30-е годы о принятии священства не могло быть и речи! Он стал диаконом уже после войны, когда ему было 64 года, рукоположен 1 февраля 1947 г., вскоре получает сан игумена, затем — архимандрита, в 1954 г. хиротонисан в епископа Угличского, коим и пребывал до дня своей смерти.
Воистину Божий промысел соединил в Воскресенском соборе этих двух людей — недавно рукоположенного епископа и бывшего арестанта Павла Груздева. Владыка Исайя, много повидавший на своем веку, с первого взгляда определил в немолодом уже «каторжнике» истинного служителя алтаря Божия, и потом, в течение нескольких лет, когда решалась судьба Груздева, архипастырским своим попечением помог ему преодолеть все препятствия на пути к священству.
Три года потребовалось на то, чтобы решить все необходимые формальности для рукоположения Павла Александровича Груздева. Сохранившаяся переписка свидетельствует, как непросто было получить священный сан человеку с клеймом заключенного.
В Пасху 1955 года Павел Груздев пишет официальное прошение на имя управляющего Ярославской епархией:
«Преосвященнейшему Епископу Исайе
от Павла Александровича Груздева покорнейшая просьба.
Христос Воскресе!
Ваше Преосвященство, Владыко Святый!
Господь наш Иисус Христос святым ученикам своим и апостолам, а в лице их и всем христианам сказал: „Жатвы много, а делателей мало“. На основании этих святых слов дерзнул и аз, недостойный, молити убо Вас, Господина жатвы, да изведете меня, делателя, на жатву Господню: то есть причесть мое недостоинство к лику служителей Святого Алтаря. Множество верующих нашего города Тутаева мне заявляют, почему я с моими знаниями и способностями не прошу Вашу святыню о рукоположении меня во священники. И сам я духом чувствую, что моя дорога должна идти на службу Богу...»
Но, как выяснилось, для рукоположения в священный сан нужна была не только характеристика, а официальная реабилитация, и на очередном прошении Павла Александровича Груздева:
«Настоящим прошу Ваше Преосвященство принять меня в церковный клир в качестве священника и назначить в село Ломино Тутаевского района», датированном 11 декабря 1956 года, появляется следующая резолюция епископа Исайи:
«Необходимо снятие судимости, хлопочите.
Епископ Исайя, 22/ХII — 1956 г..»
Только что прошел двадцатый съезд партии, разоблачивший культ личности Сталина, и сотни тысяч людей — те, кто остался жив, пройдя адовы круги Гулага, — обратились в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой о реабилитации. В начале 1958 года дошла очередь и до Павла Александровича Груздева. Заседание Президиума Верховного Совета СССР, рассмотревшее дело Груздева, состоялось 21 января 1958 г., о результатах его сообщила выписка из Протокола № 66:
«Ходатайство о снятии судимости Груздева Павла Александровича, осужденного военным трибуналом войск НКВД Ярославской области 30 июля 1941 года по ст.ст. 58-10 ч.1 и 58-11 УК РСФСР к 6 годам лишения свободы с поражением прав на 3 года.
Наказание отбывал с 13 мая 1941 года по 13 мая 1947 года.
Дело № МП-1944
Снять судимость с Груздева П. А.
Печать Секретарь Президиума Верховного
Совета СССР — М. Георгадзе
(подпись)».
"- А одиннадцать годков?
— Нету, товарищ Груздев, нету!"
Во второе воскресенье Великого Поста 9 марта 1958 года Павла Груздева рукоположили в диакона, а через неделю 16 марта — в иереи. Это было Крестопоклонное воскресенье. Феодоровский кафедральный собор Ярославля, где рукополагали о. Павла, был полон народу. Пришли многие, кто знал Павла Груздева еще по Мологе, до ареста в Тутаеве и после...
«Вся церковь плакала, — вспоминал о. Павел. — Из нищеты… ой! Арестант ведь! Не мог и я удержаться — плакал...»
здорово! а с рыбой отрывок посмешил))