«Ты никогда не пожалеешь об этом…»

Мы сидели за ланчем, когда моя дочь как бы между делом упомянула, что она и ее муж подумывают о том, чтобы завести полноценную семью. 

– Мы тут проводим опрос общественного мнения, – сказала она в шутку. – Как думаешь, может, мне стоит обзавестись ребенком?
– Это изменит твою жизнь, – я, стараясь ничем не выдавать своих эмоций.
– Знаю–знаю, – отозвалась она. — И в выходные не поспишь, и в отпуск толком не съездишь. 
Но это было совсем не то, что я имела в виду. Мне захотелось сказать ей то, что не скажут ни на каких дородовых курсах ей. Что физические раны от родов заживут очень быстро, но материнство даст ей такую кровоточащую эмоциональную рану, которая никогда не затянется. Мне хотелось предупредить ее, что впредь она уже никогда не сможет читать прессу или смотреть телевизор спокойно. Что каждая авиакатастрофа, каждый пожар, который случился где-то далеко, будет преследовать ее здесь, и она будет думать о том, что вдруг на месте пострадавших оказался бы ее ребенок. Я смотрела на ее отманикюренные ноготки и стильный костюм и думала о том, что, как бы изысканна она ни была, материнство опустит ее на примитивный уровень медведицы, защищающей своего медвежонка. Что встревоженный крик «Мама!» заставит ее бросить без сожаления все – от суфле до самого лучшего хрустального бокала. Мне казалось, что я должна предупредить ее, что сколько бы лет она ни потратила на свою работу, ее карьера существенно пострадает после рождения ребенка. Она может нанять няню, может отдать ребенка в лучший детский сад, но однажды она отправится на важнейшую деловую встречу, но думать будет о сладком запахе детской головки. И ей потребуется вся ее сила воли, чтобы не сбежать домой просто ради того, чтобы выяснить, что с ее малышом все в порядке. Я хотела, чтобы моя дочь знала, что каждодневные ерундовые проблемы уже никогда не будут для нее ерундой. Глядя на свою все-таки еще очень молоденькую дочь, я хотела сказать ей, что она может сбросить набранный при беременности вес, но она никогда не сможет сбросить с себя материнство и стать прежней. Что ее жизнь, такая важная для нее сейчас, уже не будет столь значимой после рождения ребенка. Что она забудет про себя в тот момент, когда надо будет спасти ее отпрыска, и что она научится надеяться на осуществление – о нет! не своей мечты! – мечты своего ребенка. Я хотела, чтобы она знала, что шрам от кесарева сечения или растяжки будут для нее знаками чести. Что ее отношения с ее мужем изменятся, и совсем не так, как она думает. Мне бы хотелось, чтобы она поняла, как сильно можно любить мужчину, который осторожно посыпает присыпкой твоего ребенка и который никогда не отказывается поиграть с ним. Я хотела, чтобы моя дочь могла почувствовать ту связь между всеми женщинами земли, которые пытались остановить войны, преступления и вождение в пьяном виде. Я хотела описать моей дочери чувство восторга, которое переполняет мать, когда она видит, как ее ребенок учится ездить на велосипеде. Я хотела запечатлеть для нее смех малыша, впервые дотрагивающегося до мягкой шерстки щенка или котенка. Я хотела, чтобы она почувствовала радость настолько животрепещущую, что она может причинять боль. Удивленный взгляд моей дочери дал мне понять, что у меня на глаза навернулись слезы.
– Ты никогда не пожалеешь об этом, – сказала я наконец. Потом я дотянулась через стол до нее, сжала ее руку и мысленно помолилась за нее, за себя и за всех смертных женщин, кто посвящает себя этому самому чудесному из призваний.