Нашла у себя в заметках, решила и тут сохранить. Заставляет задуматься. Глубокий смысл...

Такая странная болезнь у неё… Всё начиналось с незаметных мелочей, с путаницы, и я только шутил и смеялся, когда она вдруг назвала оленя велосипедом. Это даже стало своеобразной игрой, когда я угадывал, что она чем назовёт.

Наша любовь была похожа на чёртово колесо.Когда мы были вместе, мы поднимались над остальным миром высоко-высоко, а когда врозь — мы ходили рядом с остальными людьми, были с ними одной высоты, ничем от них не отличались. Только наша любовь делала нас особенными.

Через несколько месяцев слов-перевёртышей стало куда больше. Она называла туфли геранью, снег — разностью, а тарелки — перьями. Да что там говорить… Такое сложно представить, но попробуйте: все слова, которые вызнаете, превратились вдруг из ровных рядов и понятий в кашу, в разнородную массу ошмётков и рванья, которую ваш мозг медленно перемешивает, выуживая что-то, что кажется ему истинным. Но не окружающим.

Тогда мы и пошли к врачу.

Он сказал, что нарушились связи, и что это будет как снежный ком — чем дальше, тем сильнее. Что каждое слово привязано ктому, что оно означает. Но у неё уже не привязано. Все эти ниточки-слова отвязались, летают в голове и хаотически прикасаются к другому множеству — обозначений. Как прикоснутся, так и получается, что олень — велосипед…

Врач настаивал на стационарном лечении, но мы отказались, мы заполнили сотни справок и заявлений, нам пришлось в спешке расписаться, чтобы я, как
муж, имел право решать за неё, теперь уже недееспособную по закону.

Она всё ещё понимала меня. А я — её. Хотелось бы сказать, что каким-то внутренним голосом говорили мы на общем для нас языке, а слова утратили
для нас всякий смысл. Что речь больше ничего не значила, что она — только костыли, которые в один момент могут сломаться и выпасть из рук.

Но было не так.
Мы молчали. Молчали, любили и жили дальше, отдалившись от мира.
И всё же пришёл момент, когда я впервые почувствовал отчаяние и страх.
Сегодня утром oна проснулась, посмотрела на меня, и я — впервые за месяцы — услышал её нежный голос.

— Я люблю тебя.

А я сидел и смотрел на неё, на родное лицо, на самые красивые в мире глаза. И никто в целом мире не мог знать, что же она только что сказала мне.

Даже я.