"паранджа страха" глава 2

Отрочество

О

днажды вечером мать позвала меня и моих

братьев в гостиную. Там мы узнали, что наш

отец сделал состояние во Франции и теперь

решил вернуться в Алжир, чтобы заняться дру-

гими, не менее выгодными проектами. Мои братья при-

шли в восторг от открывшихся перспектив увеличить

семейный капитал.

— Ух ты! Скоро мы будем еще богаче! Мы вернемся до-

мой! К солнцу и морю! Вот это жизнь! — хором кричали они.

Каково мне было сообщать эту новость подруге? На

следующий день Амина с матерью пришла к нам и узна-

ла о предстоящем переезде.

— Нас никто не сможет разлучить, потому что я на-

всегда останусь в твоем сердце, — говорила Амина, сжи-

мая мои ладони. — Всякий раз, когда будешь разговари-

вать с мишкой, помни: он умеет телепатически передавать

все моим куклам, а они расскажут мне. Когда тебе станет

скучно, скажи об этом Лапуле, и я тебе отвечу.

На рассвете мать разбудила меня.

— Быстро одевайся. Мы поплывем на пароме. Ну да-

вай же, шевелись!

— Но я еще не попрощалась с подругой!

— Забудь про Амину! Одевайся и выпей молоко. Мы

и так уже опаздываем. Не зли своего отца!

Я быстро оделась и залпом выпила стакан молока,

надеясь успеть попрощаться с Аминой перед отъездом.

Но на пороге мать схватила меня за ворот.

— Иди сюда, мерзавка! — крикнула она строго. — Сей-

час только пять часов утра! Амина спит.

Лапуля в который раз утешил меня, и я отказалась от

идеи сказать «прощай» своей лучшей подруге.

Братья выбежали на улицу вслед за отцом, а мать все

торопила и подталкивала меня. Вручив мне корзину, она

выхватила из моих рук Лапулю и зашвырнула его на

верхнюю полку шкафа.

— Я не хочу, чтобы ты тащила с собой еще и это пуга-

ло. У тебя и так полная корзина.

— Мама, пожалуйста! Верни мне медвежонка! — за-

кричала я сквозь слезы.

Я рыдала, но мать осталась неумолимой. Она вытол-

кала меня из дома, заперла дверь и потащила меня к со-

седке, матери Амины, отдавать ключ. Та увидела на моих

глазах слезы и спросила:

— Что с тобой, милая Самия?

— Она не хочет уезжать, не попрощавшись с при-

ятельницей, — объяснила мать.

— Подожди, Варда! Это важно. Я разбужу Амину. Я продолжала плакать, требуя обратно своего медве-

жонка, пока не появилась Амина. Она бросила на мою

мать полный ненависти взгляд. ^

— Я здесь, не плачь. Я здесь, — твердила она тоном

защитницы. *

Я зашлась еще сильнее.

— Лапуля остался в коридоре, в шкафу. Я не могу его

забрать, я больше ничего ему не расскажу, он ничего

не сможет передать телепатически твоим куклам. Как мы

будем общаться?

— Если сейчас же не пойдешь, ты сильно пожале-

ешь, — пригрозила мать.

Амина успела дать мне слово отыскать Лапулю и по-

заботиться о нем, и я ушла опустив голову, не желая

ничего видеть.

Я села в красивую новую машину отца. Только Господь

знал, как мне было плохо без моей подруги. Теперь у ме-

ня не было даже Лапули, который мог бы меня утешить.

Едва простившись, я уже скучала по Амине, вспоминая

наши игры и все, что нас связывало. Как же несправед-

лива ко мне жизнь!

Как я буду жить там, в стране, которой совсем не знаю?

Вокруг все улыбались, а моя печаль казалась безграничной.

Братья взволнованно обсуждали, что ждет их в Алжире.

Родители, сидя на передних сиденьях, говорили о нашем

новом доме на берегу моря, строили планы. Все так или

иначе представляли себе будущее, и только я думала о про-

шлом, горевала о нем. Мысль о моем будущем в новой

стране вселяла лишь смутное беспричинное беспокойство.

Спустя сутки мы поднялись на борт огромного парома,

который должен был доставить нас в Алжир. Я не поки-

дала каюту, которую занимала вместе с младшими брать-

ями. В полдень, когда они носились по палубе, в каюту

спустилась мать и принялась уговаривать меня пообедать

в шикарном ресторане наверху, но я отказывалась. Мать

разозлилась. Склонившись надо мной, она схватила меня

за плечо.

— А ну вставай! — заорала она и занесла руку для удара.

Я прикрыла лицо, но мать, к моему большому удивле-

нию, сдержалась.

— Знаешь ли ты, почему мы покидаем Францию? —

внезапно спросила она.

— Нет, — искренне ответила я.

— Мы поступаем так ради наших детей. И особенно

ради тебя.

Ее голос звучал очень торжественно.

— Ради меня?

— Да! Франция не та страна, где можно воспитывать

детей, особенно девочек. Мы хотим воспитать тебя как

благочестивую мусульманку.

Я не знала, что означали слова благочестивая мусуль-

манка, но догадывалась, что скоро узнаю.

Вечером все разошлись по каютам. Мать уложила бра-

тьев, велела мне укрыться, что было немедленно выпол-

нено, и, погасив лампу, вышла.

— Самия, как ты думаешь, в Алжире очень жарко? —

спросил Камель, самый младший в семье.

— Думаю, жарко.

— А люди? Они там хорошие? — не унимался он.

— Да, они очень хорошие. Там живут наши дедушки

и бабушки. Увидишь, как они будут нас баловать. Спи,

братишка.

Закрыв глаза, я представила Амину, которая, должно

быть, уже отыскала моего мишку в глубине шкафа. Уверенная, что Лапуле больше ничего не угрожает, я спо-

койно заснула.

Утром нас разбудил резкий голос матери.

— Быстрее вставайте! У нас всего два часа, чтобы по-

завтракать и собраться. Самия, помоги Малеку одеться.

И бегом в ресторан.

Мать помогала Камелю, я — младшему меня на год

Малеку.

— Я тебя люблю, — совершенно серьезно заявил Ма-

лек. — Мне не нравится, когда мать начинает сердиться

на тебя. Когда я вырасту, буду тебя защищать, и никто

не сможет тебя ударить.

— Спасибо, Малек. А теперь поторопись, а то матуш-

ка рассердится.

Громко смеясь, мы побежали по корабельному кори-

дору искать остальных, а потом каждый занял свое мес-

то за столом.

И вот настало время ступить на землю наших предков.

— Проезжайте! Проезжайте! — кричал капитан.

Наш большой сверкающий автомобиль съехал на ал-

жирский берег. Мы разглядывали людей нашей новой

страны, которые сильно отличались от знакомых прежде

французов. Чумазые дети играли на набережной, рядом

стояли одетые в джелабы * взрослые. Мой брат спросил,

почему здешние мужчины носят длинные платья. Мать

улыбнулась.

— Это не платья. Люди вынуждены так одеваться,

чтобы им не было жарко.

Джелаба — накидка или плащ до земли с длинными рукавами и капюшо-

ном, который в мусульманских странах носят как мужчины, так и жен-

щины. {Примеч. авт.)

Увидев женщину, с головы до ног завернутую в белое

покрывало, так что были видны только глаза, я вздрогнула.

— Это что, привидение? — испуганно спросила я.

— Вот балда! Так одевается каждая благочестивая му-

сульманка. Через несколько лет так будешь одеваться и ты.

Мать оглянулась на отца, словно спрашивая его одоб-

рения, и тот строго посмотрел на меня в зеркало заднего

вида. Помню, что именно в тот момент я дала себе слово

никогда так не одеваться, благочестиво это или нет.

Мы ехали по улице, и мне становилось все неуютнее.

Грязь повсюду. Невыносимая жара. Вокруг все говорят

по-арабски. Благочестивые мусульманки, мужчины, оде-

тые в длинные рубахи, наводнявшие улицы дети. Малы-

ши играли с мячом и юлой едва ли не на проезжей части,

не обращая внимания на проносившиеся мимо автомо-

били. В запряженных ослами повозках перевозили ово-

щи и фрукты. Камель, впервые увидев осла, испугался

и заплакал. Чтобы успокоить брата, я погладила его по

щеке и объяснила, что осел — животное очень спокой-

ное, совсем как лошадь. Мы продвигались дальше, и де-

корации менялись: здесь улицы были более просторны-

ми, тенистыми и менее оживленными. Мы покинули

центр Алжира * и двинулись к пригороду.

Наконец машина оказалась на маленькой улочке, на

которой находился наш особняк. Он был большим и кра-

сивым. Никогда не видела ничего подобного. Только по

телевизору. Вместе с братьями я побежала в сад, чтобы

осмотреть все вокруг. Мы были взволнованы, наши щеки

горели, а глаза излучали восторг. Выплеснув часть перепол-

Одноименная столица Алжира. В русском языке эти названия звучат

и пишутся одинаково. {Примеч. пер.) нявшей нас энергии, мы вошли в этот впечатляющий замок

с белыми стенами и большими и светлыми комнатами.

Никогда раньше я не видела таких светлых помещений.

Братья разбежались по дому, горя желанием поскорее

выбрать себе комнаты. Я остановила свой выбор на той,

которая особенно понравилась мне своим убранством.

— Вот моя комната! — крикнула я так, чтобы услыша-

ли все.

— Нет, эта комната будет моей, — возразил мой брат

Нассим. — Она очень большая. Здесь как раз поместит-

ся моя железная дорога.

— Нет, моя. Я первая увидела ее, — настаивала я.

В спор вмешалась мать.

— А ну хватит, — сказала она как отрезала, и, отстранив

меня, взяла брата на руки. — Это будет твоя комната, мой

сладкий. Тебе хватит места для твоего электрического по-

езда. Ты, Самия, займешь комнату дальше по коридору,

рядом с комнатой твоего младшего брата Камеля. Если он

начнет плакать, ты всегда сможешь быстро его успокоить.

Ложась спать, я думала о том, что мне досталась самая

крошечная комнатушка в доме. Сначала я сердилась, но

мысль о том, что у меня все равно нет ничего такого, что

бы можно было размещать в комнате, даже моего медве-

жонка, успокоила меня. У меня были только воспомина-

ния, но они не требовали места.

Лежать одной в кромешной тьме было страшно, и но-

вый дом перестал мне нравиться. Я укрылась одеялом

с головой и попыталась подумать о чем-то приятном.

Обняв вместо Лапули подушку, я мурлыкала песенку,

которую когда-то пела вместе с Аминой.

Внезапный плач Камеля заставил меня вскочить с пос-

тели. Я пошла в комнату в конце темного коридора и,

включив лампу, приласкала брата.

— Успокойся, малыш. Все хорошо, я с тобой.

Я обняла брата и стала напевать колыбельную, кото-'

рую когда-то слышала от матери. Он успокаивался, но

всякий раз, когда я собиралась подняться и уйти, снова

начинал плакать. Не зная, что делать, я решила отнести

брата к матери, но в темном коридоре малыш испугался

еще больше и разревелся.

— Тише, Камель, тише. Мама услышит, — приговари-

вала я.

И вдруг я увидела ее. Резким движением, чуть не от-

швырнув меня к стене, мать выхватила брата.

— Почему он плачет?

— Не знаю. Он давно начал. Я пыталась его успокоить,

но не вышло.

— Идем в твою комнату! Я скажу тебе кое-что. Впе-

ред! — И она толкнула меня в сторону моей комнаты.

Я молча повиновалась, так как уже хорошо изучила

мать. Когда она в гневе, лучше помалкивать.

— Садись и слушай! И глаза опусти! — приказала она.

Я потупила взгляд.

— Ты… ты умудряешься постоянно портить нам жизнь.

Ты не способна даже успокоить маленького мальчика без

того, чтобы не переполошить среди ночи весь дом. Уве-

рена, ты сама его разбудила, потому что тебе было страш-

но одной. Слишком уж хорошо я тебя знаю, маленькая

дрянь. Теперь можешь задохнуться под одеялом и навсег-

да исчезнуть из моей жизни. Когда же Аллах призовет

тебя к себе?!

Я завернулась в одеяло и сжалась в комок, чтобы толь-

ко не злить ее больше. Обвинив меня во всех грехах, мать

вышла. Под одеялом было жарко, и я быстро вспотела.

Когда терпеть не стало сил, я высунула голоду из укры-

тия, с облегчением вздохнула и, успокаиваясь, принялась молиться Богу за себя, но еще больше за Амину и медве-

жонка Лапулю.

Утром ко мне вошел Малек. Он был очень взволнован.

— Поднимайся, быстро! Надо осмотреть сад. Вдруг

мы найдем клад?!

Эта была прекрасная идея. Разумеется, мы ничего

не нашли, но долго бегали по высокой траве сада, и со-

вершенно случайно Малек меня толкнул. Я упала на

осколки бутылочного стекла и поранила колени. Увидев

кровь, брат испугался и побежал к матери, но вид моих

окровавленных коленей нисколечко ее не взволновал.

— Так тебе и надо. Не будешь больше носиться как

угорелая с мальчишками. Сидела бы спокойно, как по-

добает настоящей девушке, и этого не произошло бы.

Лечи себя сама, — сказала она сухим, лишенным состра-

дания голосом и как ни в чем не бывало вернулась к до-

машним делам.

Кто-то из братьев смочил кусок бумаги и приложил

к моей ране. Потом Фарад, самый старший брат, пере-

мотал мое колено и посоветовал вернуться в дом.

Несколько дней спустя начались занятия, и шофер отца

развез нас по школам. Братья были определены в Пэр-

Бланк *, чтобы продолжать обучение на французском

языке; я — в частную школу для девочек с обучением

только на арабском. Я совсем не умела писать на этом

языке, поэтому постоянно выслушивала нарекания со

стороны преподавателя, который обзывал меня осли-

Пэр-Бланк (фр. Peres Blancs) — католическая миссионерская организация,

созданная с целью культурного и духовного обмена между христианским

и мусульманским миром. Имеет сеть светских учебных заведений на

территории арабских стран. (Примеч. пер.)

цей, вызывая смех у одноклассниц. Разумеется, подоб-

ная репутация только отдаляла меня от других девочек.

Мне было тяжело. Подруг я себе так и не нашла, ведь

все считали меня задавакой, которая корчит из себя

богатую французскую барышню. Теперь-то я понимаю:

мне не могли простить того, что я была не такая, как

все, но тогда я была неопытна и никак не могла взять

в толк, почему во Франции мне ставили в упрек араб-

ское происхождение, а в Алжире обзывали француз-

ской фифой.

Каждый новый день был хуже предыдущего. Однаж-

ды, лежа в постели, я решила, что больше не пойду

в школу. На занятия меня привозил шофер, поэтому,

выйдя из машины, я быстро смешалась с толпой, а затем

незаметно покинула это проклятое место. Я больше

не желала быть изгоем в классе.

До конца занятий я бродила по улицам без пищи и во-

ды, а потом вернулась к школе, обманув таким образом

шофера. Я прогуливала три дня, пока из школы не при-

шло письменное уведомление. Оно было написано на

французском языке, поэтому отец позвал на помощь

Фарида. Почувствовав, что надвигается большая буря,

я спряталась в комнате и ждала. Ждала самого худшего.

Я услышала, как отец поднимается по лестнице. Звук

каждого его шага заставлял мое сердце биться все силь-

нее и сильнее. Я могла только молиться: «Господи, защи-

ти меня! Господи, помоги мне!» Я забралась на кровать

с ногами и схватила подушку, как спасательный круг.

Дверь отворилась, и на пороге появился разгневанный

отец с ремнем в руке.

— Неблагодарная тварь! Я из кожи вон лезу ради тебя!

Я выбрал частную школу, чтобы научить тебя читать,

дать достойное образование, такое, как дают другим твоим сверстницам! И вот что я получил взамен! —

И принялся хлестать меня ремнем.

Удары сыпались и сыпались до тех пор, пока я не по-

теряла сознание. Очнулась я от того, что мать проти-

рала мне лицо прохладной водой. Ее голос звучал как

в тумане.

— Видишь, что ты натворила? Довольна? Теперь ло-

жись и отдыхай. Завтра посмотрим.

На следующее утро в комнату пришел Малек и сооб-

щил, что я могу оставаться в постели.

Вскоре отец все-таки устроил меня во французскую

школу, которая славилась строгими порядками. Руково-

дили ею представители католической общины.

Освоилась я быстро и даже подружилась с двумя де-

вочками, говорившими по-французски, — Набилой и Ра-

шидой. Между нами было много общего. Набила проис-

ходила из такой же богатой семьи, как и моя. Рашида

была из семьи среднего достатка, но для своего един-

ственного ребенка родители ничего не жалели. Они хоте-

ли, чтобы дочь преуспела в жизни, поэтому готовы были

даже залезть в долги, но дать ей хорошее образование.

Вместе мы придумывали разные истории, от которых

покатывались со смеху. Наконец-то я полюбила школу.

Когда мать спросила, почему я с такой радостью иду

туда, я ответила, что у меня теперь есть две подруги,

с которыми приятно общаться. Мать сказала, чтобы

я пользовалась случаем, так как мое обучение наверняка

будет недолгим. Но я предпочла не придавать значения ее

словам — не хотелось портить настроение перед встречей

с подругами.

Как-то получив плохую отметку, я должна была пока-

зать дневник родителям, чтобы они в нем расписались.

На следующий день подруги поинтересовались, какова

была их реакция. Я солгала — сказала, что меня наказа-

ли, запретив смотреть телевизор. На самом деле, в отли-

чие от других родителей, моим было все равно, какие

оценки я приношу домой.

— Для женщины, целиком зависящей от мужа, учеба

не главное, — любили повторять они.

Благодаря подругам этот период жизни был для меня

самым счастливым. По крайней мере, во время школь-

ных занятий. Мне не разрешали ходить к подругам в гос-

ти или принимать их у себя, потому что мать была уве-

рена: подруги плохо на меня повлияют. Они ведь могли

общаться с мальчиками, а это совершенно непозволи-

тельно для добропорядочной девочки. Мне запрещали

даже думать о существовании мальчиков — этих носи-

телей зла, которым ничего не стоит обесчестить меня,

а заодно и мою семью. Я должна была остерегаться их.

Говоря по правде, я вообще не виделась с мальчиками:

в школу и домой меня отвозил шофер. Иногда в гости

к братьям приходили приятели, но всякий раз, когда это

случалось, мать требовала, чтобы я оставалась с ней до

самого ухода гостей, чтобы никто не смог заговорить со

мной или, упаси Бог, прикоснуться.

За это время мать родила еще одну девочку—очеред-

ное разочарование для родителей. Я полюбила свою

маленькую сестричку, ведь теперь я была не одинока.

Теперь нас двое, а значит, мы стали вдвое сильнее. Не-

смотря на девятилетнюю разницу в возрасте, я не сом-

невалась: мы с ней отлично поладим.

Ей было около года, когда она стукнулась головой

о стул. Я как раз успокаивала ее, когда в комнате по-

явилась мать. — Что я вижу! Два убожества держат друг друга в объ-

ятиях! — воскликнула она саркастически и добавила: —

Раз ты старше, ты в ответе за сестру. Ты должна служить

ей достойным примером для подражания. Если ты ста-

нешь благочестивой мусульманкой и хорошей супругой,

уверена, сестра последует твоему примеру. И наоборот.

Понимаешь, о чем я?

Я кивнула.

Вот так — ответственность за будущее сестры полно-

стью возлагалась на мои плечи. Если я не хочу, чтобы она

страдала из-за меня, я должна приложить все усилия,

быть тихоней, слушаться родителей, стать примерной

девочкой и как результат — благочестивой мусульманкой.

К десяти годам мать в корне пересмотрела мой гарде-

роб. Теперь я должна была носить широкие длинные

платья. Если же я надевала штаны, то только с длинной,

закрывавшей ноги до колен кофтой. Волосы я должна

была закалывать или убирать, чтобы не привлекать взгля-

ды мальчишек.

Однажды, когда я вернулась из школы, мать окликнула

меня. Мне уже шел тринадцатый год.

— Подойди, чтобы я лучше тебя рассмотрела.

Я повиновалась. Мать внимательно осмотрела мою

грудь.

— За какие только грехи я заслужила такое наказа-

ние, — вздыхала она, глядя на меня с видимым отвраще-

нием. — Смотри, у тебя уже растет грудь. Если твой отец

это заметит… А ну, иди за мной!

И быстро повела меня в ванную комнату. Я едва держа-

лась на ногах от страха. Мать приготовила широкий пояс

и сняла с меня кофту.

— Надо перемотать и сильно стянуть, чтобы твой отец

ничего не заметил. Если он заметит, как сильно ты из-

менилась, мне влетит, — сухо объяснила она.

Теперь я понимаю причины ее страха. За каждую мою

шалость вина ложилась и на мать, полностью отвечав-

шую за мое воспитание. Наказав меня, отец вымещал

зло на матери: избивал ее в свое удовольствие.

Пояс сжимал меня так, что трудно было дышать, но

мать и слышать не хотела никаких возражений.

— Если я расслаблю повязку, твоя грудь станет замет-

ной. Нужно терпеть. Думай о последствиях. Перепадет

и тебе, и мне.

Очень скоро я узнала, что это были за последствия!

— Каждое утро перед школой будешь приходить ко

мне. Я помогу тебе с бандажом. Позже ты научишься

надевать его без посторонней помощи.

Бандаж пришлось носить очень долго, очень.

В четырнадцать лет у меня начались первые месячные.

При виде крови меня охватила паника. Ведь кровь озна-

чала потерю девственности, со всеми вытекающими по-

следствиями для чести моей семьи. Не сказав домашним

ни слова, я решила посоветоваться с Набилой. Подруга

высмеяла меня, а потом объяснила, что это самая обыч-

ная менструация, которая случается каждый месяц со

всеми девочками нашего возраста, и я должна рассказать

обо всем матери.

Вечером я старалась определить настроение матери,

чтобы сообщить ей новость. Я знала, это ее не обрадует.

Собравшись с духом и приняв виноватый вид, я выпалила:

— Мама, у меня месячные.

Мать глянула так, словно я сообщила ей о конце света.

— Ты хоть знаешь, что это значит?

— Нет, — ответила я, вконец обеспокоенная.

— Это значит, что ты можешь забеременеть в любой

момент.

Как всегда, мать думала только о чести семьи.

— И что теперь с тобой делать? Одно хорошо — тебе

уже четырнадцать и скоро ты выйдешь замуж. А пока

ты должна быть очень осторожна. И чтобы никаких

секретов. Ты должна рассказывать мне обо всем, что

с тобой происходит.

Я успокоила ее, заверив, что мне нечего скрывать и что

вся моя жизнь — сама осторожность.

Из моего окна был виден соседский дом, принадлежав-

ший относительно пожилому мужчине, который жил там

со своей семьей. Из дома он выходил в военной форме

в сопровождении молодого человека, окно которого на-

ходилось как раз напротив моего — несколько раз я ви-

дела, как он ходит по комнате. Высокий, стройный, с тон-

кими черными усиками на загорелом лице. Ему очень шел

военный мундир. Часто он сидел возле окна с книгой,

время от времени поворачиваясь в мою сторону. Смущен-

ная, я делала вид, что он совсем мне неинтересен. Однаж-

ды, когда молодой человек удостоверился в том, что я за

ним наблюдаю, он поднялся, чтобы лучше меня разгля-

деть. Я испугалась, но в то же время почувствовала, что

хочу узнать, понравилась ли я ему.

В этот момент в комнату вошел брат. С невинным

видом я захлопнула окно.

— Чего тебе?

Брат направился к окну, но я преградила ему путь. Он

попросил помолчать, потому что ему нужно было пого-

ворить с приятелем, который играл на улице в мяч. Я мо-

лила Бога, чтобы мой сосед исчез. Когда брат ушел, я вы-

глянула и облегченно вздохнула. В окне напротив никого

не было.

Я отправилась в кухню, потому что мать хотела научить

меня печь пироги.

— Хорошая жена должна знать, как накормить супру-

га, — сообщила она.

— Я не хочу быть хорошей женой. Я хочу выучиться

и работать.

Мать иронически усмехнулась.

— Я и не знала, что родила мальчика!.. Нет, ты будешь

делать так, как велю я. Я хочу, чтобы все потом говорили,

что Варда воспитала прекрасную дочку. Чтобы я горди-

лась тобой, ты должна быть послушной, стать прекрасной

женой, достойной человека, который женится на тебе. Ты

мне еще спасибо скажешь за то, что я научила тебя всему

этому. Давай! Положи пирог на противень и добавь масла.

В это время я пыталась понять отношение матери ко

мне. Почему она не любила меня? Почему она никогда

не обнимала меня, как другие родители обнимают своих

детей? И почему при этом она так баловала моих братьев?

Иногда мне казалось, что я приемный ребенок. Просто

не могла понять, как родители могут до такой степени

ненавидеть собственную родную кровинку, не уделять ей

никакого внимания. Я завидовала своим одноклассницам,

когда за ними приходили их родители, восхищались ими,

спрашивали, как прошел день. Я бы все отдала, чтобы

хоть на короткое время оказаться на их месте.

Приближались каникулы. Увидев мой табель с отметка-

ми, мать сказала, чтобы вечером я показала его отцу. — Он хочет кое-что тебе сказать, — объявила она.

— Что именно? — спросила я заинтригованно.

— Вечером сама узнаешь.

Я ушла в свою комнату посмотреть на соседа. В это

время он всегда сидел у окна. Но может ли быть, чтобы

он поступал так специально? Я не верила, чтобы такой

симпатичный парень мог мною заинтересоваться. Кра-

савицей я не была. Кроме того, он был намного старше.

Потребность для кого-то хоть что-то значить, собствен-

но, и заставила меня затеять эту невинную игру в соблаз-

нение, привносившую толику пикантности в мою пресную

жизнь. Перед тем как выглянуть в окно, я распустила

волосы, чтобы казаться немного привлекательнее. Волосы

были моей гордостью: черные, густые и длинные. Впро-

чем, чаще я носила их заколотыми или собранными в узел,

как и обещала матери.

—- Ты должна их расчесывать только в моем присут-

ствии или перед мужем, — часто повторяла она.

Услышав в коридоре шаги, я быстро закрыла окно

и собрала волосы в.узел. За мной пришел Малек. Его при-

слал отец.

«Господи, помоги! Если уж отец посылает за мной,

значит, дело очень важное, но вряд ли приятное для

меня». Опустив глаза, я подошла к отцу, который смот-

рел телевизор, и замерла. Сердце выпрыгивало из груди,

отчего стало трудно дышать.

Наконец отец соизволил заметить меня и пригласил

сесть рядом. Произошло что-то серьёзное: никогда рань-

ше он не позволял мне сидеть во время разговора. Обыч-

но он просто отдавал приказания, не допуская мысли

о возражениях со стороны матери или с моей. Но те-

перь.,.теперь он разрешил мне присесть! «Что же про-

изошло? Боже, сделай так, чтобы он^не сделал мне ниче-

го плохого, помоги мне!» — шептала я про себя. Отец

встал и принял торжественный вид.

— Я буду краток. Фарид объяснил мне, что написано

в твоем табеле. Скоро тебе исполнится пятнадцать. Ты

получила среднее образование, значит, ты умеешь чи-

тать и писать. Мой отцовский долг перед тобой выпол-

нен. Настала твоя очередь исполнить долг. Хватит тра-

тить время на школьные глупости. Когда закончится

учебный год, ты будешь сидеть дома, а твоя мать научит

тебя всему тому, что поможет стать хорошей женой. Я хо-

чу услышать, как будут говорить о тебе люди: «Посмот-

рите, какая хорошая дочь у господина Шариффа». Тогда

я буду знать, что сделал все как надо, и смогу умереть

спокойно. Ты должна быть готова — скоро ты познако-

мишься со своим будущим мужем.

— Но, папа…

— Что, папа?! — перебил он. — Заткнись! Я больше

не хочу тебя слушать. Вместо того чтобы без толку сидеть

в комнате, иди и помоги матери по хозяйству. Или про-

водить время подобным образом тебя научили в школе?

Я поспешила удалиться, а вдогонку мне несся нескон-

чаемый поток упреков. Мне так хотелось сказать, что

я не хочу замуж, что мне нет и пятнадцати, что я хочу

учиться дальше, чтобы самой зарабатывать на жизнь.

Увы, характер отца не располагал к такого рода беседам.

На кухне, увидев в моих глазах слезы, мать посмотрела

угрюмо.

— Ты никак не можешь сдержаться и не раскрывать

свой противный рот, — сказала она холодным, под стать

выражению глаз, тоном. —Что-то я не вижу на твоем

лице готовности сказать отцу спасибо за то, что он поз-

волил тебе посещать одну из лучших школ. Он дал тебе

возможность стать образованной, возможность, которой не было у твоей матери. В благодарность ты должна слу-

шать его и делать все, чтобы выполнить его заветное

желание — готовить себя к роли респектабельной замуж-

ней женщины. Глаза открой, мерзавка! Теперь из-за тебя

отец будет отыгрываться на мне.

В который раз мать возлагала на меня ответствен-

ность за свои беды, но в полной мере я осознала это

лишь много лет спустя. Мысль, что отец бил мать за ее

«промахи» в моем воспитании, заставляла меня стра-

дать. Как бы там ни было, я любила ее и не желала ей зла.

— Что я должна сделать, чтобы папа на тебя не сер-

дился?

— Раньше надо было думать и не перечить отцу! Те-

перь поздно, глупость сделана! Прочь с моих глаз, дрянь!

Я не хочу тебя видеть. Будь проклят тот день, когда я ро-

дила тебя на свет!

Пристыженная и опустошенная, я вернулась в комнату,

где мне совершенно нечего было делать. Мне просто хо-

телось умереть. Что хорошего ожидать от будущего? Ни-

чего. Абсолютно ничего. Единственная отрада — школь-

ные подруги, но и с ними меня скоро разлучат.

В комнату вошли Фарид с Камелем — старший и млад-

ший братья.

— Хочешь, я поговорю с отцом? — предложил Фарид

с сочувствием.

Но я боялась, что так он только навредит, и попроси-

ла не делать этого.

— Хотел бы я навсегда распрощаться со школой, —

мечтательно сказал Камель.

— Не плачь, сестренка. Все образуется, вот увидишь, —

добавил Фарид.

Он редко разговаривал со мной, поэтому его слова

немного подбодрили меня.

v

— Не понимаю я отца, — удивлялся он. — Ему ли

не знать, что добиться успеха могут только образован-

ные люди!

— Ерунда! — возразил Камель. — Папа почти не ходил

в школу, но он очень богат.

— Да, богат, но он не может без посторонней помощи

читать свои бумаги.

Я была согласна с ним, но все же решила прекратить

спор, потому что нас могли услышать. Братья отправились

в свои комнаты, и я снова осталась одна со своим горем.

Я пыталась представить реакцию родителей на мою смерть.

Не уверена, что моя мать заплакала бы, а отец пожалел бы

о своих поступках. Скорее наоборот: они были бы счаст-

ливы избавиться от меня, источника постоянной заботы.

Тяжелым камнем я висела на шее у родителей, поэто-

му они так спешили выдать меня замуж. Сами собой

мысли переключились на моего будущего мужа: «Вот

если бы им оказался тот молодой человек...»

На следующее утро во время одевания мать сказала,

что раз уж со школой скоро будет покончено, мне не нуж-

но больше носить бандаж и стягивать грудь.

— Выходить из дома ты не будешь, поэтому никто из

посторонних не увидит, что ты стала женщиной. Даже твой

отец,- когда поймет это, не станет сердиться. Ты будешь си-

деть дома до самого замужества, значит, и риска никакого.

Подруги с нетерпением ждали меня в школе. Они хо-

тели обсудить учебное заведение, которое будут посещать

в следующем году. Рашиду и Набилу записали в колледж

Святой Женевьевы — солидное заведение с хорошей ре-

путацией для лучших учеников из богатых семей.

— Надеемся, Самия, что ты тоже будешь там учиться.

Втроем мы станем друзьями на всю жизнь, — восклик-

нула Рашида взволнованно. — Мне очень жаль, но я не смогу учиться вместе с ва-

ми в «Святой Женевьеве», — грустно сказала я.

— Но почему? — удивилась Набила.

— Отец не хочет, чтобы я училась дальше.

— Но ты успеваешь гораздо лучше нас!

— Родители считают, что с меня достаточно.

Многие состоятельные родители в Алжире забирают

дочерей из школы, полагая, что обучение письму и чте-

нию — не самое главное в жизни. «Для благочестивой

мусульманки существует три священных места: роди-

тельский дом, дом мужа и могила, — любила повторять

мать. — А умение писать и читать им ни к чему!»

— Что же ты будешь делать? —со слезами на глазах

спросила Набила.

— По воле отца буду сидеть дома в ожидании заму-

жества.

— Замужества! Почему? Ты еще слишком молода для

этого!

— Набила, твои родители уже говорили с тобой

о свадьбе?

— Ну да. Только сначала я должна получить полное

образование.

— И я, — добавила Рашида.

— Почему же это происходит только со мной? Почему

я должна вас покидать? Вы лучшее, что есть в моей жизни!

И мы заплакали. Проходившая мимо директриса по-

интересовалась причиной наших слез.

— Отец Самии забирает ее из школы. Она будет си-

деть дома, — рыдая, ответили подруги.

— Странно. Он показался мне вполне рассудительным

человеком. Самия, хочешь, я поговорю с твоим отцом?

Я попросила не говорить ему ничего, потому что это

могло только ухудшить мое положение. После обеда

я грустно обняла подруг. Казалось, весь мир восстал

против меня. Это было несправедливо. Я завидовала

подругам и радовалась, что им выпала другая, не такая,

как у меня, судьба.

Как всегда, на выходе из школы меня ждал шофер.

Заметив, что у меня красные глаза, он спросил участ-

ливо:

— Ты плакала?

— Нет. Что-то в глаз попало… У вас есть дети?

— У меня три дочери. Двадцати, семнадцати и двена-

дцати лет.

— Двадцати лет? Она замужем?

— Еще нет.

— Еще нет? Почему?

— Она учится. Мы небогаты. Поэтому я хочу, чтобы

мои дети могли рассчитывать на собственные силы. Сей-

час трудные времена.

Я все бы отдала за то, чтобы мой отец рассуждал, как

этот человек. Его дочери могли спокойно жить, а не пре-

бывать ежеминутно в страхе.

— Им очень повезло с отцом.

— И тебе тоже, моя дорогая. Иметь такого отца, как

господин Шарифф!

— Да, я знаю, — пробормотала я.

Вернувшись домой, я думала о словах шофера. Он

сказал «моя дорогая». Впервые кто-то назвал меня так.

Очень часто я задавала себе одни и те же вопросы: «Чем

руководствуется Всевышний, отдавая ребенка тем или

иным родителям? Может, это зависит от характера ре-

бенка? Может, он думает, что этот ребенок заслуживает

большего счастья, а тот нет?» Я искренне хотела разо-

браться в происходящем со мной, но, как ни ломала го-

лову, не могла найти ответа. Глядя на свою сестричку, эту кроху, я спрашивала

себя, какое будущее уготовано ей. Родители казались

Такими бессердечными по отношению к этому хрупкому

созданию! Когда она падала или просто ударялась, мать

даже бровью не вела, чтобы успокоить малышку и по-

смотреть, насколько серьезно та ушиблась. Всегда спе-

шила я. Мы должны были держаться друг друга — две

девушки-мусульманки из одной семьи.

На прощание я решила что-нибудь подарить подругам.

Собираясь в последний раз в школу, я выбрала две самые

любимые грампластинки, чтобы вручить подругам на

память о себе, но на выходе отец остановил меня.

— Куда ты идешь с пластинками? — спросил он, схва-

тив меня за руку.

— В школу, — испуганно выпалила я.

— Значит, в школу. У вас в школе теперь танцуют? —

язвительно спросил он.

Я отрицательно помотала головой.

Два раза больно стиснув мне предплечье, он велел воз-

вращаться в комнату и ждать. Я подчинилась и, заливаясь

слезами, ожидала, каким будет приговор. Я не понимала,

за что меня накажут ив чем моя вина. Пришел отец с длин-

ной палкой, специально предназначенной для наказаний.

Палка или ремень — это единственное, что я могла выби-

рать. Я умоляла его не бить меня, обещая быть послушной

и навсегда забыть о музыке. Но все было напрасно.

— Комедиантка! Единственное, что ты умеешь, так это

разыгрывать спектакли, — ревел он. — В последний раз

спрашиваю: ремень или палка?!

, Дрожа от страха, я указала пальцем на ремень его брюк,

и он сильно ударил меня с дюжину раз. Казалось, он по-

лучает от этого удовольствие. Затем он разбил пластинки

и вышел, громко хлопнув дверью. Я услышала, как он

крикнул матери:

— Твоя дочь носит в школу пластинки! Вот они, эти

современные школы: одни танцы на уме! Ну ладно, ты

у меня тоже потанцуешь! Обещаю!

В школу я больше не ходила. Земля для меня переста-

ла вращаться: я лишилась единственной возможности

выходить в мир, потеряла подруг. Мне даже не позволи-

ли с ними попрощаться. Жизнь для меня остановилась.

Даже написать прощальные письма им я не могла —

у меня не было их адресов. Что они подумают обо мне?

Что я бесчувственная эгоистка?

Отрезанная от внешнего мира, я в одиночестве опла-

кивала свою судьбу. Но вскоре я почувствовала необ-

ходимость хоть с кем-то поделиться своим настроени-

ем, и как-то после обеда отправилась в кухню к матери

с намерением выговориться. Вместо утешения мать,

заметив мои красные от слез глаза, стала потешаться

надо мной:

— Мадемуазель плачет! G чего бы это? Ах, ну да. Тебе

ведь уже не надо рано вставать и идти в эту дурацкую

школу. Но ведь ты сама виновата. Зачем ты потащила

в школу пластинки? Вытри сопли и прекрати разыгры-

вать комедию! Когда-то ты еще спасибо скажешь мне

и отцу за то, что мы правильно тебя воспитали. Ты еще

молодая и глупая. Сама не знаешь, что творишь.

Неужели это и было правильное воспитание?

По хозяйству матери помогали две служанки. Одну из

них, девушку лет семнадцати, звали Салима. Она мне

сразу понравилась, и мы часто болтали о всяких пустяках. — Как тебе повезло, Самия! У тебя одной целая ком-

ната. А я сплю с семью братьями и сестрами в одной

комнате размером с твою, — тараторила Салима во вре-

мя уборки у меня.

— Ошибаешься. Чего-чего, а везения у меня нет. Да,

у меня есть своя комната, но у меня нет главного.

— Что еще может быть главнее того, чтобы есть досы-

та, жить в прекрасных апартаментах и не работать на

других?

— Этр не главное, поверь мне. Что с того, что у меня

есть, если я не могу выйти из дома, как ты, не могу рабо-

тать, как ты, не могу общаться с разными людьми?

— Тебе нельзя выходить?! Ничего себе!

— Нельзя выходить, нельзя одеваться, как хочется,

нельзя носить прическу, которая нравится.

— Почему?

— Я должна стать хорошей женой и благочестивой

мусульманкой. Ни один мужчина не имеет права смот-

реть на меня. Я должна беречь себя для мужа.

— Этого требуют твои родители? — удивилась она.

— Да. И по-твоему, это счастье?

— Не хотела бы я оказаться на твоем месте. Мне очень

жаль тебя, правда. И ты ни разу ни в кого не влюблялась?

— Тише, не так громко, услышат. Ну, не знаю… может

быть… раз.

— Ага, маленькая скромница! И кто же он?

— Он смотрел на меня из окна.

— Как романтично! А как его зовут? Сколько ему лет?

И как вы встречаетесь, если тебе нельзя выходить?

— Забавно, но я не знаю ни его имени, ни возраста.

Мы ни разу не разговаривали. Все, что я знаю, — это то,

что он военный, ему около тридцати.

Салима рассмеялась.

— Ты не знаешь его имени, ни разу с ним не разгова-

ривала. Тогда с чего ты взяла, что он в тебя влюблен?

— Просто знаю и все, — уверенно заявила я. — Он

садится у окна в одно и то же время и постоянно смотрит

в мою сторону. Это так волнительно.

— Мечтать не вредно. Вот только в жизни все иначе.

Поверь мне, главное — это реальные шаги. Хочешь, я пе-

редам ему записку?

— Нет. Это слишком опасно. Если родители узнают,

они меня убьют.

— Неужели они такие строгие?

— Поверь. Честь для них превыше всего.

— Ты никого не обесчестишь, если поговоришь с тем

парнем, — возразила моя собеседница.

— Тебе кажется, что в этом нет ничего особенного, но

мои родители смотрят на мир несколько иначе, Я долж-

на быть покорной.

— Бедняжка! Извини, но я должна продолжить убор-

ку. Захочешь еще поболтать — всегда к твоим услугам.

Договорились?

— Спасибо, Салима. Так хорошо, что ты здесь. Я боль-

ше не чувствую себя такой одинокой.

Я выглянула наружу, но, увы, в окне напротив никого

не было. Жаль! Видеть его было для меня спасением.

Я воображала страстные разговоры о любви с моим

прекрасным принцем. Это был способ ненадолго забыть

о жестокости, окружавшей меня. На несколько секунд

я поверила, что счастлива.

Постепенно я привязалась к молодой домработнице,

но мать не видела ничего хорошего в нашей дружбе.

— Никогда не забывай, что ты дочь господина Шариф-

фа, а дочь господина Шариффа не станет знаться с при-

слугой. Она может плохо повлиять на тебя. Надо^ чтобы никто не сбил тебя с пути истинного и не испортил тво-

ей репутации. Ты невинна и должна такой и остаться.

Вот когда выйдешь замуж, тогда и будешь встречаться

с подругами, если только муж позволит.

Я продолжала общаться с Салимой, но втайне, лишь

в те минуты, когда она убирала мою комнату. Она была

единственным человеком в доме, который знал, что ле-

жит у меня на сердце.

Прошло несколько дней, и мать сообщила приятную но-

вость — на каникулах я поеду во Францию, в гости к те-

тушке по отцу, а остальная часть семьи будет отдыхать на

нашей вилле на берегу моря, неподалеку от Барселоны.

— Довольна?

— Конечно, мама. Я так соскучилась по Франции!

Я была совершенно искренней. Детские воспоминания

поглотили меня. Какое счастье снова увидеть Амину, мою

лучшую подругу! Давно я не испытывала подобного счас-

тья. Впрочем, вскоре это чувство сменилось тревогой.

С чего бы это мои родители, которые не разрешили мне

продолжать обучение, отправляют меня туда, где не смо-

гут контролировать? Надо расспросить мать.

— Отец хочет сделать тебе приятное. Разве непонят-

но? — пояснила она. — А ты должна быть паинькой

и делать все, что велит тебе тетка.

— А что она велит?

— Не лезь ко мне с расспросами. Узнаешь на месте.

Что-то странное было в этой затее, но я решила не ло-

мать над этим голову. Не хотелось омрачать радость, кото-

рую мне доставляла мысль о предстоящем путешествии на

свою родину. Может, таким образом отец хотел загладить

передо мной свою вину? Ах, если бы это было правдой!

Мать помогала мне упаковывать вещи.

— Тебе понадобится это милое красное платье.

— Разве ты не говорила мне никогда больше его не но-

сить из-за слишком свободного ворота?

— Да ладно тебе. Только идиоты никогда не ошибают-

ся. Бери. Оно тебе обязательно понадобится. Не забудь

туфли к нему.

Утром в день отъезда меня разбудил Камель.

— Повезло тебе. Вместо того чтобы ходить в школу,

ты едешь во Францию. Как бы я хотел оказаться на тво-

ем месте!

— Какое там везение! Что-то явно готовится у меня за

спиной. Ты слышал, как в последний раз со мной разго-

варивала мать?

— Нет. Я слышал только, как она выговаривала тебя

за общение с Салимой. Но это не мешает мне завидовать

тебе. Во Франции здорово.

Он взял чемодан и спустился вниз, к родителям. Уви-

дев меня, отец велел переодеть штаны, которые слишком

обтягивали, подчеркивая форму ног. Я подчинилась,

не желая его злить. Попрощалась с братьями, поцелова-

ла сестричку. Матери, казалось, было безразлично про-

исходящее.

— Поступай так, чтобы тобою гордились. Слушайся

тетку. Она будет держать меня в курсе. Теперь иди, не за-

ставляй отца ждать.

В первый раз в жизни я уезжала из семьи. Когда я са-

дилась в машину, мне вдруг стало грустно. Как мне хо-

телось, чтобы мать обняла меня на прощание! Но с са-

мого рождения я не слышала от нее ни одного нежного

слова. Только: «Самия, слушай мать. Самия, слушай от-

ца». И теперь вот: «Самия, слушай тетку». А кто когда

слушал или слушает меня? Встретившись взглядом с отцом в зеркале заднего вида, я отвела глаза. Он вос-

пользовался этим для очередного предостережения.

— Если ты едешь во Францию одна, не думай, что все

тебе будет позволено. Знай: у твоего отца везде есть глаза.

Я сидела молча, словно завороженная. «Что же такого

я могу сделать во Франции? Чего они опасаются?» У ме-

ня не было ни малейшего представления. Я хотела уви-

деть подругу детства, пожать ей руку — только и всего.

Хотела побывать в квартале, где я родилась и выросла,

потому что считала, что мое детство было гораздо счаст-

ливее юношеских лет. Я растерялась. С одной стороны,

хотелось освободиться от беспрестанного контроля

и давления, с другой — угнетала мысль, что, отослав

подальше, от меня просто хотят избавиться.

В аэропорту, где туда-сюда сновали люди разных на-

циональностей, отец проводил меня до места регистра-

ции билетов и велел ни на шаг не отходить от него, пока

не объявят мой рейс. Я заметила, как какой-то молодой

человек, проходя мимо, взглянул на меня.

— И ты еще смотришь на это ничтожество! — грозно

заговорил отец. — Чем дольше ты будешь сторониться

мужчин, тем лучше! Поверь мне! Ну как можно быть спо-

койным? Один Аллах ведает. Я должен постоянно следить

за тобой, а потом настанет очередь твоей сестры. Если бы

у меня были только сыновья! Я не хочу страдать из-за

тебя, слышишь?! А теперь ступай. Посадка уже началась.

И не забывай: у твоего отца везде есть глаза. Ты только

подумаешь что-то натворить — я уже все буду знать.

Возле турникета я оглянулась сказать отцу «до свида-

ния», но он был уже далеко. По пути к самолету я стара-

лась не поднимать головы, пряча лицо: мне казалось, что

все таращатся на меня и уже сейчас за мной следят все-

видящие глаза моего отца.

В самолете соседнее кресло занимал пятидесятилет-

ний мужчина. Он был намного старше меня, а значит,

это вряд ли рассердило бы моего отца. В момент взлета

я закрыла уши руками, чтобы не слышать гула турбин.

— Впервые летишь на самолете? — приветливо спро-

сил сосед.

— Нет, не впервые, —- скромно ответила я.

Что было впервые, так это разговор с незнакомцем,

и я до полусмерти боялась, как бы он не решил, что я не-

нормальная.

— Раньше бывала во Франции?

— Это моя родина, мсье. Я прожила там первые семь лет,

а теперь возвращаюсь после восьмилетнего отсутствия.

— Тогда ты должна радоваться. А чем занимаешься

в Алжире? Ходишь в школу?

Я поняла, что не смогу сказать правду. По нацио-

нальности он, скорее всего, был французом и вряд ли

понял бы, почему такой девочке, как я, запретили ходить

в школу.

— Я с отличием окончила среднюю школу, — ответи-

ла я уклончиво.

— Браво. Люблю прилежных детей. А я преподаю

в колледже. Твои родители, наверное, гордятся тобой

и подарили тебе эту поездку в награду за твои труды,

не так ли? На их месте я сделал бы то же самое.

Вести беседу мне было трудно: я избегала тем лично-

го характера и все время переводила разговор в другое

русло либо сама задавала вопросы о нем самом. Он ска-

зал, что работает преподавателем в Алжире уже пять лет

и очень любит эту страну. Четыре раза в год он ездит во

Францию навестить супругу.

Полет длился два часа. Время в компании интересно-

го собеседника пролетело быстро.