Девочки пишу еще раз те два стихотворения и добавляю еще одно! Что-то заглючило и та заметка не редактируется! Извините за повтор!))))
*** *** ***
Я вчера ошиблась этажом
В здании тридцатой гор.больницы –
(Это ветхий, очень старый дом,
Где скрипят тоскливо половицы)
– Как пройти отсюда на массаж?
– Выше. Выше: прямо и направо:
Лестничный пролет. Второй этаж.
За стеклом хирурги-костоправы.
Все не то: А это что за вход?
(осторожно дверцу открываю)
– Девушка, у нас сейчас обход.
Не мешайте! – (я и не мешаю).
– Вы к кому?
– Да, в общем, ни к кому:
– Ах, наверно, Вы из меценатов?
– Из кого? Простите:. не пойму:
– Проходите в первую палату!
Ладно: От чего бы не пройти,
Раз уж так активно приглашают?
Господи, куда твои пути
Приведут сегодня? Я не знаю.
В коридоре сумрачная тишь,
Ожиданье придавило плечи.
Вдруг, смотрю..: застенчивый малыш
Осторожно вышел мне на встречу.
(гoда два ему, а, может, три):
Застеснялся… поспешил обратно…
– Стой, хороший мой. Не уходи!
Но мальчонка убежал в палату…
– Девушка, не стойте у дверей!
Проходите и располагайтесь.
Здесь пятнадцать отказных детей.
Поиграйте с ними: Не стесняйтесь.
– Что сказали вы? Мне не понять:…
«Отказных»? Что значит это слово?
– Господи, ну бросила их мать!..
(надо ж быть такою бестолковой!)
– Бросила? Как это?
– Да вот так!
Вы как будто первый день на свете!
Ведь в России форменный бардак –
(Все мы, в чем-то, брошенные дети):
Надо мной разверзлись небеса –
Как во сне я шла по коридору,
И упрямо горькая слеза
Застилала свет, мешала взору:…
Пять кроваток к ряду у стены –
(В них лежат трехмесячные крошки).
Дети спят:. возможно, видят сны:…
Тихо солнце льётся из окошка.
Медленно на цыпочки встаю:
Кто там плачет?
– Ладушка проснулась?
Успокойся… Баюшки-баю:
Ах, как сладко-сладко потянулась:
Я беру на руки малыша:
– Так… штанишки мокрые: Бывает: -)))
Ну не плачь, – шепчу я, чуть дыша, –
Мы сейчас пеленки поменяем.
– «Доченька»: хорошая моя: –
Подношу к губам твои ладошки, –
Мама здесь:… сегодня мама – я:…
Всё по правде: всё не понарошку:.
Девочка глядит в мои глаза,
И в улыбке растянулся ротик:…
Я молчу: не знаю, что сказать,
Робко глажу спинку и животик.
Маленькими ручками дитя
Обхватило вдруг меня за шею
И прильнуло с нежностью, любя.
(я собою больше не владею)
Не могу сдержать горячих слёз,
Поправляя сбитую подушку,
Задаю бессмысленный вопрос:
Где же мать – беспечная кукушка?
Милая, ну, как же ты могла?!!!
Как? Ребенка подарила миру,
Чтоб затем, лишив его тепла,
Укатить транзитным пассажиром?
Не виню… Поверишь??? Видит Бог:
Знаю все о женской трудной доле::
Мир безумен:. мир порой жесток –
(сердце разрывается от боли:.).
Вот вошел в палату карапуз,
Ножками едва передвигая:
– Стоп: Не падать! Господи: Иисус!
Что мне делать с вами? Я не знаю:.
Сколько здесь печальных добрых глаз!
Как согреть вас всех, помилуй, Боже:
– Я иду: бегу к тебе:… сейчас:…
– Как его зовут?
– Его? Сережа…
– Ну, Сергунька, ты уже большой:.
Нам ходить давно пора учиться!
Дай мне ручку: шаг: теперь второй:
Так: еще: а ну-ка не лениться!
Молодец! Серега, ты герой:…
Скоро будешь бегать – не догонишь:
Леночка, не плакать: я с тобой:…
Не вертись! – бутылочку уронишь,
Пей, моя родная, молочко:
Подрастай: И будь всегда здорова:.
Знаю-знаю: это не легко:
Ну-ка пей! -)) – уваж труды коровы:…
:::::::. Я вчера ошиблась этажом
В здании тридцатой гор.больницы.
Ночь:… Гроза:. И первый майский гром:
(мне сегодня слишком плохо спится)
*** *** ***
Молодому отцу.
Был я невнимательным супругом,
Забывал тебе подать пальто,
А теперь вот со смешным испугом
Только я и думаю про то,
Чтобы лишний раз ты не нагнулась,
Чтоб себя ты бережней несла,
Боже упаси — не поскользнулась
До того заветного числа.
Именем семейного устава
Ты должна к себе нежнее быть,
Ведь тебе дано святое право
Больше всех теперь себя любить.
Ничего нет в мире человечней,
Чем твоя забота о себе,
Ничего нет в мире бесконечней
Новой той судьбы в твоей судьбе!
Столько на лице твоем покоя,
Стало так задумчиво оно,
Будто что-то слышишь ты такое,
Что другим услышать не дано.
Выполняю просьбы, как приказы.
Мы вдвоем и все же — не вдвоем:
Выпущены в талии запасы
На любимом платьице твоем...
Тяжелей твоя походка стала,
Глубже взгляд, значительней слова.
Я с тобой не спорю, как бывало,—
Высшей правдой ты теперь права!
Встреча с сыном началась с разлуки.
Мне тепло и грустно оттого,
Что в роддоме держат чьи-то руки
Без меня мальчишку моего.
Пятый день пошел со дня рожденья.
В дверь стучу — закрыта на засов.
Да, роддом — такое учрежденье,
Плохо приспособлен для отцов!
Шлю жене я разные вопросы:
«Точно опиши его глаза,
Нос какой — прямой или курносый,
Русым ли мой мальчик родился?»
«Он красавец!» — мать мне отвечает.
В подтвержденье всех его красот
Факт один пока что отмечает:
Вес — три килограмма восемьсот!
Я иду, прохожим улыбаюсь —
Черт возьми, мне здорово везет!
Засыпаю — сразу просыпаюсь:
Вес — три килограмма восемьсот!..
А при встрече повторяю сразу
Эту фразу всем моим друзьям.
Смысл огромный вложен в эту фразу,—
А какой? Не понимаю сам!
Мать, и ты гуляла босоногой.
Думала в тот дальний детский век,
Что бывает мамой самый строгий,
Самый взрослый в мире человек.
А теперь ты пишешь мне о сыне,
Будто вновь вернулась в те года,—
Нет, такой девчонкою, как ныне,
Не была ты прежде никогда!
Перед счастьем матери робея,
Стала ты моложе и старей,
В нежности своей — чуть-чуть глупее,
В мудрости своей — куда мудрей!
Мне, отцу и мужу, думать лестно,
Что тебя и сына поутру
Из роддома с главного подъезда,
Двух детей, я сразу заберу!
Стоит у роддома машина,
От нетерпенья ворча.
— Берите же на руки сына!.. —
А я все гляжу на врача,
Гляжу боязливо, тревожно.
Беру, по паркету иду
Так медленно, так осторожно,
Как будто ступаю по льду.
Мой путь вдруг становится тонок,
Почти как дрожащая нить,
Как будто и сам я ребенок,
А мать меня учит ходить.
И вправду, мой возраст отцовский
Такой, как сыновний его…
Спит крохотный житель московский,
Не видит отца своего.
… Постелью рука моя стала,
На ней уместился он весь,
Запрятан в конверт-одеяло —
Живая грядущего весть!
Лишь первая строчка, поверьте,
Той вести в руках у меня.
Так пусть в этом теплом конверте
Растет она день ото дня.
Ее не постичь за минуту,
Такая уж доля отца,—
Всю жизнь я читать ее буду
И все ж не прочту до конца.
Волосики, мягкое темя,
Цвет глаз — невозможно понять,
И спать ему долгое время,
Чтоб первые сны увидать.
Глядит он, не зная, что значит
Глядеть так серьезно на свет.
Он плачет, не зная, что плачет.
В нем — жизнь. А его — еще нет…
И, вторя движениям нашим,
Рукой протирая глаза,
Не знает он главного даже,
Что сам он уже родился!
Так ясно все в нем, так несложно:
Улыбка, движения век...
И все ж разгадать невозможно,
Какой же в нем спит человек?!
… Смеется мой мальчик безбровый,
Наш юный хозяин в дому,
Мы все по-солдатски готовы
Во всем подчиняться ему.
Пусть он, улыбаясь, не знает,
В каком государстве рожден,—
Отец за него понимает,
Чему улыбается он!
*** *** ***
Этот дом подчинён непреложным запретам.
Вход мужчинам сюда запрещён испокон,
Но в холодные зимы и радужным летом
Сильным полом вовсю осаждается он.
Позабыв, что бумага бывает на свете,
мы на стенах автографы ставим подряд,
И глазастее, чем заголовки в газете,
эти надписи высшего счастья горят:
«Сын – 4 кг»
«У меня дочь, ребята!!!»
А пониже – изломанным почерком вдруг:
«Помирать нам. товарищ, и прям рановато:
Родилась наконец-то не внучка, а внук!...»
Молодые отцы, разойдясь не на шутку,
на деревьях сидят и в окошки стучат,
объявляя соседним палатам побудку,
чтоб разочек взглянуть на возлюбленных чад.
Я видал как приходят сюда спозаранку,
уезжают в ночи, взяв такси-экипаж,
как два папы с собой притащили стремянку
и полезли по ней на четвертый этаж.
Главный врач не стерпела, на улицу вышла...
и сердито отцов от стены прогнала
И сказала:
«Вы верно залезли б на крышу,
Если б крыша в роддоме была из стекла?»
Но нашёлся шутник и вручил ей фиалки,
и. моля о прощенье другим и себе,
прошептал: «Дорогая, неужто Вам жалко?
Разрешите пройти к водосточной трубе?»
Вот и последний стих!))) Он самый веселый! Люблю Вас всех!
